Абрамов Ерухам - Закон тайга — прокурор медведь: Исповедь

Выйдя из изолятора, я выпил в бараке чайный стакан водки, чтобы заглушить страшную злобу, бушевавшую во мне. Ведь я знал, что это дело рук Ландыша, что это он через своего "дружка” начальника спецчасти отомстил мне за позор на сходке. Ребята подходили ко мне и сочувственно пожимали мою руку. Один Ландыш стоял в стороне, делая вид, что не заметил моего прихода. Все кипело у меня в душе. Я дожидался момента, когда мы с Ландышем останемся наедине. По всей вероятности, он понял мои чувства: интуиция и у него неплохо работала. Он приблизился ко мне.

— Ну что, живешь, стерва недорезанная? — холодно бросил я.

Не отвечая на мою грубость, он предложил пройтись. Это был вызов на честный разговор. Я согласился.

— Послушай, Ази, — сказал он, когда мы начали нашу прогулку, — я мусульманин и ты мусульманин. Оставь меня.

— Я — еврей, и евреем останусь. А ты — сука скрытая — устроил мне 80 суток. И я тебя все равно расколю и на кол надену. Тебе, мразь, не миновать моего ножа.

— Бесполезные хлопоты в казенном доме, — тотчас ответил он. — Ты видишь, сколько гавриков вокруг меня. Поостерегись.

Я буквально дрожал от злобы.

— Ничего, я доберусь и до тебя и до некоторых из твоих гавриков разом…

Уже давно ходили по лагерю слухи, что возле Ишамбая строится еще один спецлагерь. Строят его под горой Шихан. Наполовину он утоплен в землю…

Слухи эти оказались верными. Осенью 1951 года нас, после особого отсева, перевели в этот лагерь. В зоне стоял барак, стены которого были сделаны из железобетонных плит толщиною в полтора метра. Двери — из толстого железного проката. Четыре глубоких окна были забраны несколькими рядами решеток. Начиная от входной двери, толстые стальные прутья образовывали коридор, по которому прохаживалась охрана. Мы сидели, словно в клетках. Собираться вместе больше чем три человека зараз, нам не разрешалось: в большее "скопление” охрана палила в упор.

В пять часов утра нас строем вели умываться. Прямо напротив нашего барака находилась сушилка и вода. После умывания нас строем возвращали в барак. Одеваемся и идем завтракать. На завтрак: "Конский рис” (ячменная крупа), 150 гр. хлеба, кружка подслащенной и подкрашенной горячей воды. На обед — печально знаменитая баланда, "в которой всю Москву видать”, каша, оставшаяся от завтрака, 200-грамовая пайка. На ужин — все та же каша и 150 грамм хлеба. Вскоре от столовой до барака построили что-то вроде коридора из колючей проволоки. Такой же коридор протянулся и от столовой до объекта, на котором мы работали. Трудились мы в каменоломне: мне была предоставлена "честь” первыми подготовить этот объект к приходу новых каторжников.

В бараке нас было всего полсотни. Утомленные, мы долго не могли заснуть, так как подкованные каблуки охраны бились о бетонный пол… А когда, наконец-то, сон смежал наши веки, то вскоре будила нас одна и та же песня: ее избрал Иван Иванович, поставленный нами дневальным, чтобы поднять нас на работу:

Ты ждешь меня, моя Наташа черноокая!

Я далеко, в глухом заброшенном краю, И эту песенку тебе, любимая, пою…

На этом месте мы его всегда прерывали: "Замолчи, старый черт!”, — на что он, посмеиваясь, отвечал: "Как хотите, комсомольцы. Не желаете слушать — и не надо”.

Когда каменоломня была уже в состоянии принять большее число рабов, появились новенькие: в лагерь у подножья Шихан-горы свозили тщательно подобраных воров и рецидивистов со всего Союза: с Печоры, с Воркуты, Норильска, Архангельска, Ташкента, Алма-Аты… Так возобновлялись старые знакомства, завязывались новые.

В лагере начали создаваться группировки. В нашей — было всего трое участников: Миша Бабочка, Коля Ханыга и я. Миша прибыл этапом с Воркуты, мы подружились только здесь, а Колю я знал еще с вольных времен. Здесь наше знакомство превратилось в дружбу. Когда отношения наши определились, я рассказал им о своих взаимоотношениях с Ландышем. Мы втроем начали неотступно следить за ним…

Как-то нам велели подготавливать камни для пережига в известь: штабелевать. Штабелевка происходила у подножия горы, а наверху оказался Миша Баран. Внезапно шум и мелкие камешки, сыплющиеся в нас, заставили нас поднять головы. Сверху неотвратимо надвигалась каменная осыпь. Обвал! Все бросились бежать. Несколько человек получили легкие ранения, а одному пожилому вору — Роману из Алма-Аты — камень угодил в бок. С переломанными ребрами его отволокли в лазарет Перед началом работ здесь производились взрывы, так что стоило легонько толкнуть хотя бы один маленький камешек, как начинался обвал…

Мы переждали лавину, спрятавшись за штабелями. Когда она прошла, мы закричали: "Ты что там, сука, наверху делаешь?!” Но Барана видно не было, видно, спрятался. По всему объекту переговаривались о том, что обвал произошел не случайно, но кто именно повинен в этом — кроме нас не знал никто.

Наконец Баран спустился с горы. Несколько воров — и я среди них — подошли к нему.

— Что тебе, поганцу, там надо было? — воскликнул я. — Ты же мог всех нас угробить!

Он начал отнекиваться: мол, забрался наверх, чтобы поглядеть оттуда на зону, случайно задел камешек…

— Врешь, негодяй, ты умышленно это сделал, чтобы нас засыпало!

Я бросился к Барану с криком: "Заколоть его, гада!!”

Баран, увидев, что я настаиваю на его вине, стал выкручиваться. Товарищи уговорили меня успокоиться. До драки дело не дошло. Вечером я собрал сходку. На сходке я пытался доказать, что Баран залез на гору с одной-единственной целью: устроить лавину, которая должна была уничтожить нас. Но сходка пришла к выводу, что произошла случайность.

После окончания сходки я все же высказал Барану все, что было у меня на сердце.

— Мразь, я еще разоблачу тебя, сука скрытая, доберусь до тебя…

Товарищи увели меня. Принялись уговаривать, чтобы я не лез на рожон, поскольку никаких доказательств у меня нет. Да и сходка решила, что обвал произошел случайно. Я был как бы в истерике: "Сука он, сука! Он кое с кем заодно действует против нас!.. "Ханыга, которого я очень уважал, не отстал от меня, покуда я не дал ему слово, что буду осторожен. Меня не покидала уверенность, что Баран — нечист…

Через день я решил сходить в лазарет — проведать Романа. Больничка находилась в зоне, так что такая возможность была. Старик лежал в гипсе. Я поцеловал его, рассказал, что происходило на сходке. Он заплакал, и попросил меня не связываться, не трогать эту тварь.

Но положение в лагере становилось все хуже и хуже.

Каждый день из барака выволакивали по два-три трупа. Это дало кое-какие результаты, так как не было иного способа избавиться от скрытых сук. Происходило следующее: начальство переводило в лагерь сук, которые слишком зарвались на своих прежних местах, либо чрезмерно много знали о своем начальстве. От них и избавлялись, отдавая их на расправу. Чуть ли не каждый день кого-нибудь разоблачали. Был, к примеру, один повар, который бил заключенных черпаком по голове… Таких убивали сами мужики.