Даниэль Рондо - Механика хаоса

Чтение отпечатанных на машинке документов (часть из которых была представлена в виде копий – синие буквы на тонких прозрачных листках) настолько его захватило, что он не замечал, как бегут часы. В этих расползающихся грудах плохо скрепленных бумаг ему открывалось прошлое его отца, матери, других родственников. Тем не менее его не покидало ощущение, что он ступает на неизведанную территорию. Картины тысяч конных кочевников, вооруженных только ружьями и саблями, которых безжалостно расстреливают с самолетов испуганные европейцы в белой форме, исчезли. Он силился вообразить себе, как протекала жизнь его родителей, тогда совсем молодых, бок о бок с «туземцами» – арабами и кабилами, но это плохо ему удавалось. Напрасно он рылся в памяти – она сохранила лишь обрывки рассказов, в основном связанных с просьбой прокомментировать ту или иную фотографию, чудом спасенную при паническом бегстве и не затерявшуюся среди других вещей в разгромленной спальне. До Брюно постепенно доходило, почему отец всю жизнь стремился поставить крест на этой истории, забыть о боли и позоре.

На самом деле Брюно его толком и не расспрашивал. Он не смел нарушить отцовский обет молчания. Но, возможно, не только по этой причине. Считая свою жизнь продолжением их жизни, он не хотел ее сверх меры усложнять. Возможно также, что заняться собственным расследованием ему мешала непостижимая странность положения, в котором они оказались. Его соотечественники жили на той земле больше века, и многие из них – например, его родители – оставались такими же бедными, как в день своего приезда. Ему вспомнились слова отца: «Нас всех перемололо, и тех и других. Они думали, что победили. Но они просто выиграли войну. А этого для победы мало».

Довольно скоро Брюно наткнулся на отчет о телефонном звонке из жандармерии Сетифа: «8 мая 1945 года, два часа дня; № 550/2. В Периговилле убиты управляющий, его заместитель, два колониста – Перрен и Родригес, а также двое французских стрелков, присланных в подкрепление. Секретарь мэрии Сетифа, мадам Пармантье, убита во время поездки в автомобиле…» Про убийство Перрена, упомянутого в документе, Брюно слышал много раз, хотя и в крайне обтекаемых выражениях. Перрен приходился его отцу дядей.

В другом документе, представлявшем собой список «зачинщиков беспорядков, вспыхнувших в Мазуне, объединенной с коммуной Рено» (рапорт за подписью капитана Бука), ему попалось на глаза имя Бухадиба Бельмехель, он же Билим ульд-Гуна. Бухадиба… Кто-то недавно произносил при нем это имя. Но кто? Когда он возвращал служителю папки, его осенило. Он спрашивал Гарри, есть ли у него в городке настоящие друзья, и парнишка ответил: «Один старый шибани , месье Бухадиба…»

На следующий день, явившись в архив к открытию, и даже немного раньше (они с младшим лейтенантом – молодым аспирантом, дежурившим в читальне, успели выпить по чашке кофе), он снова засел за те же папки, но теперь читал бумаги гораздо внимательнее. С собой он прихватил тетрадь, чтобы кое-что записать. Во всех отчетах излагалось примерно одно и то же. Сожженные дома, зверски убитые колонисты, перерезанные телефонные провода, захваченные фермы… Применение авиации в качестве «мер устрашения»: «Бомбардировки и расстрел с самолетов показали высокую эффективность». Отряды конных «кочевников», вооруженных ружьями, саблями и палками, нападали на фермеров, которые пытались обороняться. Снова убитые, изнасилованные женщины и девушки, изувеченные трупы…

Составители отчетов отмечали, что некоторые европейцы, столкнувшись с подобной «ненавистью», заявили о своей готовности бросить все и бежать. Ниже они же писали, что «многие колонисты боятся выходить на свои поля и требуют безжалостной расправы с бунтовщиками». Он никогда не слышал, чтобы отец высказывался в этом духе. Никогда. Брюно пытался, основываясь на крохах информации, полученной от отца, коротко, в нескольких словах, выразить его отношение к происходившему. Он записал в тетради: «Страх, непонимание, ступор».

О причинах восстания в отчетах ничего не говорилось, правда, авторы некоторых из них, акцентируя внимание на «беспросветной нищете в сельских районах и недоедании среди населения высокогорных районов и областей юга», подчеркивали необходимость «глубоких реформ» и «улучшения положения местных тружеников». «Многие ветераны двух последних войн попросту забыты, в то время как инвалиду практически невозможно найти работу». Далее приводился пример бывшего солдата, в результате ранения лишившегося обеих ног, который до сих пор не получил даже медаль, хотя ему полагался орден.

Ступор… Брюно понял, что и сам впадает в ступор, когда обнаружил в тех событиях новый для себя и совершенно неожиданный аспект. «Восстание, – утверждал некий генерал Дюваль, – немедленно приобрело характер священной войны, джихада». Ненависть к «руми», то есть к христианам; националистическая пропаганда, маскирующаяся под запрет мусульманам употреблять спиртное; создание тайных комитетов и трибуналов, составляющих «черные списки» мусульман, поддерживающих французов; письма с угрозами, подписанные «исламскими мстителями»; убийства про-французски настроенных мусульман… «Нетерпимость к руми, – заключал другой аналитик, – не щадит ни стариков, ни женщин, ни детей. Кто своими глазами видел сцены расправ и изувеченные тела, никогда не забудет пережитого ужаса».

Выходит дело, ничего не изменилось? Сетиф 1945-го и Париж 2016-го – неужели мы видим продолжение все той же войны? Он вспомнил, что сказал ему Гримо, когда он пришел к нему в перерыве между лекциями: «История – настолько же дочь времени, насколько наука о времени». «Спокойно, не надо поспешных аналогий. Люсьен Февр прав: не следует поддаваться аберрациям, наведенным современностью. С другой стороны, ты – полицейский, и ты ведешь расследование, связанное с джихадистским движением. Так что некоторое погружение в историю вопроса не повредит…»

Он сдал папки наголо стриженному аспиранту, и тот вышел его проводить, а заодно выкурить электронную сигарету. Брюно спросил, часто ли у них запрашивают материалы по Сетифу.

– Вы удивитесь, – ответил тот. – Народ валит табуном. Много молодежи, и не только студенты или исследователи. Я покажу вам список: это те, кто брал эти папки в последние три месяца.

Список лиц, интересовавшихся сетифской резней, выглядел впечатляюще. Просматривая его, Брюно зацепился глазом за фамилию Бухадиба.

– Как странно, – сказал он. – Мне только что попался один Бухадиба. Вроде бы он был среди зачинщиков восстания.

– А я немного поговорил с этим Бухадибой. Молодой парень, финансист. Он переснял на смартфон кучу документов. Он в курсе, что один из его предков играл в тех событиях важную роль.