Даниэль Рондо - Механика хаоса

Роясь в этих коробках, Брюно испытывал неловкость, как будто без разрешения подглядывал за родителями в замочную скважину. «Или как будто без стука ворвался к ним в спальню и застал их во время секса».

На дне последней коробки обнаружилось муаровое черно-зеленое платье с большими перламутровыми пуговицами на спине. При виде этого платья его словно отбросило на тридцать лет назад. Именно это платье из искусственного шелка, с широкой плиссированной юбкой и двумя карманами впереди, было на матери в тот день, когда они приехали в кемпинг Ксонрю (в нем же она несколькими днями позже ходила на факельное шествие 14 июля). В Ксонрю («какая экзотика для черноногих», заметил тогда его старший брат, который тогда еще не утратил чувство юмора) они провели две счастливые и беззаботные недели, хотя в этой долине в Вогезах беспрерывно лил дождь. Не успели они выгрузиться, как отец бросился ставить палатку, что удалось ему не сразу; на его лице впервые за многие годы после отъезда из Сетифа мелькнуло подобие улыбки. В остальное время он не улыбался и не плакал.

Брюно сходил на улицу, достал из бардачка фургона фонарик. На краткий миг его посетила безумная мысль, что стоит посветить в нужное место, и он увидит мать, мамочку, и увидит ее такой, какой она была в то лето (его воспоминания наверняка сформировались под влиянием фотографий; он был тогда слишком мал, чтобы что-то помнить) – еще молодой и красивой, похожей, особенно в этом платье, на танцовщицу танго, даже когда она мыла посуду. Но ткань – слежавшаяся, жесткая, почти тяжелая – не желала танцевать. Воспоминание не ожило.

Он встряхнул платье, и из него что-то с тяжелым стуком выпало на пол. Небольшой матерчатый мешочек, завязанный тесемкой. В нем – золотые монеты. Раньше Брюно никогда не видел золота. Ему вспомнилась книжка, которую он читал в школе, в выпускном классе – они проходили этот роман по литературе. Там говорилось про одного из персонажей, что он «впервые за девять лет вновь увидел золото». Брюно забыл и название, и автора романа, но эта фраза врезалась ему в память. «Мамочка позаботилась обо мне, – думал он, пересчитывая в свете фонаря наполеондоры. – Что теперь делать? Разделить с братьями или забрать все себе? Что они сделали бы на моем месте? Конечно, забрали бы все…»

Он собирался уходить, но уже с порога вернулся зайти в туалет. Сидя на унитазе, он сообразил, что не проверил содержимое небольшого ящика, в который отец складывал «сортирную литературу». Ящик был наполнен книгами о Сетифе. Кроме того, в нем хранились вырезанные из старых номеров «Пари матч» фотографии времен алжирской войны. Он собрал все и в последний раз обошел с фонарем дом. Он водил по стенам лучом света, словно прощался с каждой комнатой дома, в котором жил с родителями и братьями, и находил в каждой из них несуществующую красоту. Неужели это и было счастье? Если бы сегодня кто-нибудь задал ему этот вопрос, он без колебаний ответил бы: «Да».

По пути к шоссе А4, петляя деревенскими дорогами, он поймал себя на том, что жалеет, что в этом белом полупустом фургоне, слишком большом для вывозимой им мелочи, с ним рядом нет Мари-Элен. Он впервые думал о ней не со злостью, а с грустью. Экскурсия в родительский дом растревожила его больше, чем он мог предположить. Он вел машину автоматически, и ему казалось, что он парит в пространстве «джампи», как скользящая по дну кузова мебель, которую он не закрепил, потому что не нашел веревки. «Мы провалились там, где наши родители преуспели, – думал он, подъезжая к Берси. – Преуспели, несмотря на то, что им пришлось сполна хлебнуть лиха». Только тут он сообразил, что забыл заехать на кладбище. «Я – ничтожество. Я не только захапал все наследство, я даже не удосужился сказать им спасибо».

Вернувшись домой, он распечатал статью из Википедии, посвященную Сетифу: «В мае 1945 года в Алжире, тогда являвшемся французской колонией, в области Константины – в городах Сетиф и Гельма и в поселении Керрата – в результате массовых националистических, сепаратистских и антиколониалистских выступлений произошла кровавая резня…» Полночи и часть следующего дня он читал найденные в туалете книги. Никаких помет на полях отец не делал, но подчеркнул пассажи, относящиеся к убийству французов. У Брюно в ушах до сих пор звучал испуганно-недоверчивый голос отца, упоминавшего – редко и всегда скупо – те давние события. В нем не было ненависти – только оставшиеся без ответа вопросы. Он жил с убеждением, что его выгнали с родной земли, политой по́том, а часто и кровью его предков. «Мы были такие же алжирцы, как и они!» – однажды сказал он сыну, не вдаваясь в подробности, разве что добавив, что у него было полно друзей среди арабов: «Они же против нас и ополчились. Такие же люди, как мы. Их отцы играли в кафе с моим отцом в карты. Мы не сделали им ничего дурного».

Формально Брюно был в отпуске, а потому решил наведаться в военный архив в Венсене: пока он работал, у него никогда не хватало на это времени. Отчасти в том, что он так интересовался теми событиями, была заслуга его отца, который любил повторять, что сетифская резня стала началом конца. Брюно хотелось разобраться, что же все-таки произошло в Сетифе. В каком-то смысле в этот день он вернулся к отправной точке, к интересу, который всегда вызывала в нем история, к вопросам, возникавшим у него, пока он рос. Однажды, давно, после долгого и мутного разговора с отцом, полного недомолвок, он обратился к Гримо, своему преподавателю истории в Сорбонне. «Жалко, что больше мы с ним так и не поговорили».

Военный архив, Венсенский замок, Франция

Он нашел место для парковки на стоянке вдоль рва и удивился, каким огромным оказалось здание архива. Он предъявил свое полицейское удостоверение охранявшему вход коллеге, с которым раньше встречался по работе. «Это самый большой укрепленный королевский замок во Франции», – с гордостью сообщил ему тот. Брюно признался, что история замка прошла мимо его внимания, хотя он, конечно, слышал о дубе Людовика Святого. «Я ведь даже читал книгу Ле Гоффа, в которой тот писал, что Людовик Святой считал главным долгом суверена защиту справедливости». Впрочем, все эти рассуждения оставались для него абстракцией. «Не слишком похвально для бывшего учителя истории». Он не стал бродить по оснащенным новейшими системами охраны коридорам, а сразу направился в читальный зал.

Материалы, касающиеся сетифских событий, были собраны в несколько папок, которые служащий привез ему на тележке. Первый день Брюно посвятил ознакомлению с документами: он не столько читал их, сколько просматривал по диагонали, но не пропуская ни страницы. Здесь хранились отчеты о телефонных переговорах (с указанием точного времени) по поводу происходящего; доклады генералов о восстании, вспыхнувшем в департаменте Константина; рапорты офицеров и жандармских унтер-офицеров с пометкой «СЕКРЕТНО» о фактах мятежа; множество аналитических записок о настроениях среди гражданского населения; сводки разведывательного отдела XIX корпуса; разведданные, полученные от агентов связи.