Даниэль Рондо - Механика хаоса

У него засосало под ложечкой, и он вспомнил, что вчера не ужинал. Он разогрел крок-месье, следя, чтобы не подгорели, и сел на табурет. Он рассчитывал хорошенько попировать, но расплавленный сыр превратился в какую-то липкую малосъедобную массу. А, ладно. Он жевал резиновые крок-месье и думал о том, что, живи Виктор Гюго сегодня, он рассказал бы много чего ужасного.

На прошлой неделе Хозяин М‘Билял попросил его привести к нему трех санитаров скорой помощи из больницы Торбея – одной из крупнейших в районе кольцевой железной дороги. Две тысячи коек. Каждый вечер из морга больницы увозили в крематорий обряженных для погребения умерших пациентов, с которыми успели попрощаться родные и близкие. По пути санитары обирали мертвецов.

Внутри катафалка они, как стервятники, обшаривали каждый труп, снимая кольца, браслеты, перстни, серьги, цепочки и прочие драгоценные украшения. Между собой они называли это мародерство «дорожной пошлиной». Водитель был с ними в доле. Ни один покойник не мог попасть в крематорий, не «уплатив» соответствующей мзды. Сын одного из этих мерзавцев – с пальцами обеих рук, унизанными кольцами, – несколько месяцев назад хвалился перед дружками подвигами своего папаши. Этот слух дошел до ушей Гарри. Он не сразу поверил в эту историю – он отказывался в нее верить.

Санитары орудовали по ночам, в темноте, за задернутыми шторками, подсвечивая себе фонариками. Предварительно накурившись гашиша, они подбадривали друг друга, дергаясь под музыку Снупа Дога, пока белый фургон катил к крематорию в Вильре-ле-Лис. Время от времени, сталкиваясь с неподатливостью аккуратно одетого и загримированного трупа, например, если у него с распухших пальцев не снимались кольца, они разражались хохотом. «Выпотрошить труп – значит еще раз убить мертвого», – писал Виктор Гюго. «Труп – это карман, который смерть выворачивает наизнанку и вытряхивает». Эти санитары взяли на себя роль помощников смерти. Помощники были трусоваты: если им казалось, что мертвец, подпрыгнувший на месте из-за неровностей дороги, шевельнулся, они впадали в ужас. Свесившаяся с носилок мертвая нога или рука вгоняла их в панику, страх пронимал до печенок. Они боролись с ним натужным смехом, подхватывали припев звучавшей песни, стараясь орать погромче. Как ни куражились они друг перед другом, смерть пугала их.

Хозяин М’Билял остался доволен результатами встречи («Спасибо, Гарри!»). Он предложил мародерам контракт: 30 процентов добычи они отдают ему. Хозяин привык играть по-крупному.

На мысли о стервятниках Гарри навел «Человек, который смеется».

Тот же «Человек, который смеется» заставил его о них забыть.

Гарри переворачивал страницы, знакомился с новыми друзьями. Спасенная от смерти новорожденная девочка, влюбленный в свободу человек с «медвежьим» именем Урсус и волк с человеческим именем Гомо смогли примирить его с действительностью. Он читал допоздна, начал учить наизусть особенно взволновавший его отрывок, разогрел и съел креветки и снова погрузился в чтение.

Незадолго до полуночи он сдвинул бетонную плиту, служившую крышей его подземной хижине, и выбрался из своей норы. Ночь была теплая. Он шагал между домами, из окон которых неслась музыка, пересек проспект, заметил вдали темную кромку леса… В голове у него клубились мысли – их было больше, чем звезд на небе. В общем-то у него выдался неплохой день – да что там, отличный день. Он вернулся назад, проскользнул в лаз, почистил зубы и лег спать. Засыпая, он вспомнил Брюно. В эту ночь он впервые пожелал родителям спокойной ночи. И вечного покоя.

Курси-ла-Шапель, Эн, Франция

После закрытия «виллы» Ламбертен велел ему продолжать встречаться с Гарри и присматривать за ним:

– Мы сейчас не у дел, но ты несешь за парня ответственность. Как и я. Если понадобится еще раз съездить на Мальту, я тебя предупрежу. Не забывай, что у меня кое-что осталось от нашей старой «черной кассы». На оплату расходов хватит. Потом как-нибудь все это оформим.

Брюно удержался от вопроса: что это за «потом» и почему Ламбертен так уверен, что оно наступит. Он собирался ехать к отцу, заканчивать разборку и вывоз вещей. Сидя за рулем белой «джампи», арендованной в конторе на первом этаже его дома, он вспоминал тот день, когда впервые катил по этой дороге с Мари-Элен, которую вез знакомить с родителями.

Запертые ставни и табличка «ПРОДАЕТСЯ» на фасаде заставили его вздрогнуть. Мари-Элен его бросила, дочери отдалялись от него с головокружительной скоростью, и он лишился дома. После смерти родителей у него практически ничего от них не останется. Он никогда не думал, что будет так стремительно переворачивать в книге своей жизни страницу за страницей.

Братья, жившие в соседних деревнях, уже вывезли часть мебели, предварительно поговорив с ним. Все ненужное – какие-то бумажки, старые газеты, щербатую посуду, заношенную одежду, включая платья матери (отец не выбросил ни одного), – они сложили в картонные коробки, которых набралось штук двадцать. Мусорщики ждали только сигнала от Брюно, чтобы приехать и забрать и эти коробки, и все остальное, предназначенное на выброс.

Последняя встреча с братьями прошла не так уж плохо. Похоже, все трое понимали, что больше никогда не увидятся.

«Отныне – каждый сам за себя. Братья мы или не братья, теперь каждый будет выкручиваться в одиночку».

Запах в доме не изменился, но на полу и на стенах в прихожей появились следы плесени. Здесь всегда было сыровато.

Первым делом Брюно загрузил в свой грузовичок кое-что из мебели. Три разномастных кресла, два кожаных пуфа, низкий столик черешневого дерева, несколько стульев, небольшой книжный шкаф, собственноручно сколоченный отцом из сосновых досок. Брюно помнил, как помогал отцу красить его коричневой краской. Затем он простукал стенные шкафы на кухне и в передней на предмет тайников. Он часто слышал, как мать говорила (пусть это было давно), что после переезда во Францию ей досталось в наследство несколько золотых монет. Он проверил даже полы, главным образом паркет в столовой, но ничего не нашел. Из головы не шла мысль, что сокровищем успели завладеть братья.

Потом он засел за разборку коробок и провозился до темноты. Газеты, кредитные договоры на покупку машин, страховые полисы, десятки старых чековых книжек, блокноты, в которых мать ежедневно записывала расходы, вырезанные из журналов кулинарные рецепты. Брюно уже отчаялся найти что-нибудь личное, когда решил заглянуть в коробки с одеждой. В них лежали мужские рубашки с обтрепанными манжетами, пиджаки и брюки отца, его трусы и носки; трусы и бюстгальтеры матери, ее комбинации, чулки, пояса, четыре платья и костюм. Отец все сохранил.