Ян Засурский - Старый шут закон

Боллинг( нахмурившись ). Разве я сказал «запереть»? ( Недоверчиво — затем вдруг вспомнив ). Да нет же! Я сказал: загородите дверь. И окно. Я хотел, чтобы полицейские загородили их и толпа не увидела, как арестованного ведут через черный ход. Мы стремились избежать беспорядков — вот и все. Но они, надо думать, разглядели, как Арсе подал им знак. Так что из этой затеи ничего не вышло.

Кортес.Я рад, что вы разъяснили нам эту деталь. Потом, мистер Боллинг, вы заявили, что видели, как в вас целился Армихо. Значит ли это, что в его руке был пистолет?

Боллинг.Это… да, конечно.

Кортес.А у Сандобаля вы тоже видели пистолет?

Боллинг.Да.

Теперь, когда необходимость сидеть вытянувшись и сложив руки за спиной отпала, Аполлонио Гарсиа наклонился вперед и, облокотившись на широко расставленные колени, уставился в пол. Он чувствовал себя обманутым и разбитым: теперь он efectivamente chinga’o [148] Совсем пропал (исп.). . Про таких, как Боллинг, индейцы говорят, что у них два языка. Может, Боллинг где и видел пистолет — коли на то пошло, так Поло тоже видел, и даже не один, но только не у Сирило Сандобаля. Кому и знать, как не Поло, — он ведь не отходил от Сирило ни на шаг.

Убегая от полиции, Рамон упал. Он упал, потому что ослеп от газа, а другие люди — их тоже ослепило — метались из стороны в сторону и сбили его с ног. Поло и Сирило помогли Рамону подняться, но глаза у Рамона были еще полны слез, и тогда Сирило взял его за руку и побежал к выходу из переулка. А этот Боллинг — правильно ему Агапито прямо в лицо сказал «mentiroso» — этот лжец с двумя языками выстрелил Сирило в спину. Видно, целился в Рамона, но промахнулся и попал в Сирило. Боллинг еще два раза стрелял, но ранил Маркоса де Риваса и Эулалию Чавес — Рамон-то уже убежал.

Вам надо правду? Боллинг убил Сирило выстрелом в спину, вот и вся правда. Не такой это подвиг, чтобы можно потом хвалиться в cantinas — какой я храбрый, застрелил сзади безоружного рабочего. Тогда этот бандит пускает в ход свой лживый язык, и presto — никто не успел глазом моргнуть, а у Сирило уже появился пистолет, и они стоят лицом к лицу — совсем как в старину на duelo, все очень красиво и по-благородному; вот как, мол, было дело, когда он убил Сирило.

Прав Агапито! Mentiroso — вот он кто!

Может, пистолет и вправду был и даже кто-нибудь и стрелял в Боллинга, но только не Сирило. Claro, ясно одно — этот бандит не знает, кто стрелял, вот и говорит, что стрелял Сирило — сам убил человека выстрелом в спину, а выставляется героем. Хорошо, что Боллинг не знает, кто в него стрелял, пусть валит на Сирило — тот уже на небесах, — и за чужой грех его там не накажут. Бог, он все видит, бог знает, что Сирило не стрелял. Только плохо, очень плохо, что этот Боллинг такой mentiroso, вдруг он заметил, как Поло подобрал еще теплый пистолет? (Поло думал, что это пистолет Фоунера, исчезнувший потом неведомо куда — во всяком случае, никто из арестованных ничего о нем не знал). И еще — вдруг Боллинг заметил, как Агапито вырвал пистолет и бросил на землю, а кто-то подобрал и пустился бежать, но вот кто это был, Поло не знает — он видел человека только в спину (и Боллинг мог его видеть только в спину), а догадываться Поло боится, чтобы случайно не сболтнуть во сне лишнего.

Поло охватил панический страх — тот страх, от которого мешаются мысли и хочется бежать куда глаза глядят, но усилием воли он взял себя в руки. Нужно быть готовым к любому обороту дела. Один polizonte уже видел его с пистолетом или просто подозревал, что у него был пистолет; ведь когда толстый jefe de policia арестовал его у входа в cine [149] Кино (исп.). , то тут же обыскал и спросил, где пистолет, а потом обозвал убийцей. Плохо, что jefe подозревает Поло, но если еще и Боллинг видел, как он поднял пистолет, так его лживому языку не долго заявить, будто Поло в него стрелял, в чем Поло — видит бог — не виновен, а если Боллинг скажет такую штуку в суде, так тут Поло и крышка, он и вправду efectivamente chinga’o.

Поло слабо разбирался в законах, но слышал, что если против тебя один свидетель, так это еще куда ни шло, тут оправдаться еще можно, но с двумя — твоя песенка спета: так что если на него навалятся и jefe, и Боллинг, то он chinga’o por cierto [150] Пропал наверняка (исп.). . Тут уж одно остается — выкладывай все как есть, не скрывай мелкого грешка, потому что, если скроешь грешок да потом попадешься, так решат, что про большой, про смертный грех ты тоже соврал, а за смертный грех карают смертью; но если сознаться, что поднял пистолет, а вот стрелять не стрелял, — и видит бог, это правда! — так могут подумать, что раз про маленький грешок говоришь правду, так и про смертный грех тоже не врешь. За маленький грешок, конечно, взгреют, но не сильно, no mas. До смерти, как за большой, не поджарят…

Пол Шермерхорн понимал, что в попытке протащить версию о «бунте и заговоре» обвинение постарается причислить к бунтовщикам не только тех, кого видели в переулке, но и тех, кого заметили у входа в суд. Старинный закон возлагал «равную ответственность» на всех, кто находился «непосредственно на месте бунта или поблизости от него»; и Дьюи с Луисом явно примутся доказывать, что черный ход находился «поблизости» от главного входа, хотя от одного до другого толпе пришлось бежать полтора квартала. Вряд ли это у них пройдет, но набить цену, чтобы потом легче торговаться, — это они попробуют.

Успех или неудача их дела, несомненно, зависела от свидетельских показаний Боллинга и от того, насколько Берни Бек им поверит. Процедура опознания Боллингом обвиняемых оказалась трудной и долгой. Боллинг ходил взад и вперед вдоль скамеек, останавливался, тыкал пальцем в опознанного, называл его по имени и прибавлял, где его видел — у входа в суд или в переулке. Каждый раз прокурор расспрашивал его, откуда и насколько хорошо он знает этого человека. Чаще всего Бэрнс вспоминал, что видел его или ее среди пикетчиков, демонстрантов или же в составе делегации к шерифу. Но Пол обратил внимание, что, говоря о вожаках, о таких, как Транкилино де Вака, Майк Ковач или Консепсьон Канделария, — Бэрнс неуклонно подчеркивал, что всегда видел их в первых рядах пикетчиков или делегатов.

Пол записал все имена. Список получился внушительный — двадцать девять человек. Отдать под суд такое количество народа, да еще по обвинению в убийстве, Берни Бек, конечно, не решится. Придется ему выбирать — но по какому принципу?

Шермерхорн попробовал представить себя на месте судьи. Можно выбрать тех, кого видели с оружием в руках, и тех, кто нападал на полицию — замахивался молотком или бил Фоунера. Пол воспрянул духом, увидев, что в списке остается только пять имен. Но пять — это нижний предел. Истинная цифра будет лежать где-то между пятью и двадцатью девятью.