Ян Засурский - Старый шут закон

А может, зря он винит в своем малодушии суровое детство? Многие из его товарищей выросли в такой же нужде, но вот не сломились же. Взять того же Хесуса Хуареса, который восьми лет начал работать в поле, в семнадцать женился, в двадцать два чуть не умер от ущемления грыжи и на всю жизнь остался инвалидом, а сейчас, в тридцать шесть или тридцать восемь, обремененный огромной семьей, спит в камере смертников и тихо улыбается во сне — он не сдался, не отступил…

Как только раздался сигнал тюремной побудки, Хесус открыл глаза и, не выразив ни огорчения, ни злобы, быстро опустился на колени, чтобы возблагодарить деву Марию за… за что? За то, что его жена ждет пятнадцатого ребенка, о чем он вчера с радостью признался Майку? За то, что электрический стул положит конец его страданиям и пошлет его душу на небо, к ангелам, в которых он все еще верит? При всем своем невежестве и суевериях Хесус не был слабак. Бремя, которое он нес, могло бы раздавить гиганта, а он шел себе и шел своим путем. В отличие от Майка, который все чаще и чаще обращался за поддержкой к Лидии, Хесус, хоть и медленно, обретал все большую уверенность в своих силах. Каких же высот достигнет такой человек при социализме, когда болезни будут излечивать без следа, а дети, сколько бы их ни рождалось, все до одного будут желанны?

Майк с удовольствием занялся мелкими делами, которых требовала побудка, — умылся ледяной водой, причесался (пальцами, расчески у него не было), убрал постель (она состояла из одного одеяла, подушки арестантам не полагалось), подмел камеру (облезлой метлой) и оделся (то есть натянул поверх белья длинные, не по росту, тюремные штаны и широченную рубаху). Он был уже готов к утренней поверке, а Хесус все еще плескался над умывальником об один кран с клапаном-пружинкой, усердно намыливаясь и поливая себе на спину и шею из жестяной кружки — его фанатическая приверженность чистоте, равно как и его набожность, уже давно стала предметом шуток среди товарищей. Они со смехом уверяли, что во всем виновата жена Хесуса, грозная Хосефина, которая держала его под башмаком: уж очень он был мал ростом, вот она и путала его со своими детишками и заодно терла мочалкой дочиста.

Хесус принимал подтрунивания добродушно. Хотя он говорил по-английски еще хуже, чем Майк по-испански, Майку было легко переносить заточение в его обществе, потому что Хесус был всегда ровен, приветлив и удивительно ненавязчив. При всей своей индейской сдержанности Хесус отзывался на самую слабую попытку завязать дружеский разговор открытой улыбкой или горячим «Si, si, de veras» [96] Да, да, правильно (исп.). Когда Майк вернулся в камеру после надорвавшего его душу свидания с Лидией и Мики, Хесус прямо-таки с женской чуткостью угадал состояние товарища. Не называя ничего своими именами, он дал понять Майку, что чувствует, как тяжело мужчине предстать перед женой и сыном в тюремной одежде, за решеткой, в присутствии чужих, что он восхищается стойкостью и мужеством Майка. Если бы не Хесус, Майку вчера вечером пришлось бы совсем лихо. Вид маленького, щупленького человечка на коленях, который молился в темноте за своих campaneros [97] Товарищей (исп.). , обреченных в этой земной юдоли на заточение, почему-то подействовал на него успокаивающе, и он даже ненадолго заснул. Утром Майк почувствовал, что кризис миновал.

Казалось бы, жизнь в тюрьме, где заключенные совершают одни и те же действия, причем совершают их в одно и то же время, должна всех обезличить, а жизнь эта, как ни странно, подчеркивает их индивидуальность. Невежественный Хесус превратился в святого — так велика была его доброта и любовь к людям. Особенно заметно проявилась разница между братьями Хулианом и Телесфоро Виджилами: Телесфоро впал в буйную тоску, отказывался от еды, не отвечал на вопросы, ни с кем не заговаривал, весь пожелтел и высох; а Хулиан остался тем же веселым, бесшабашным Хулианом, каким он был на воле, по-прежнему всех подначивал и отпускал смачные шуточки.

Транкилино де Вака отнесся к заключению, как к проверке его готовности и мужества. Так как посадили его за политическую деятельность, он думал лишь об одном: организовать политическую работу прямо под носом у тюремщиков — вопреки замкам и надзору — и посрамить своих врагов. Вчера вечером, во время беседы с адвокатом Хогартом, он дал защите список всех заключенных и их ближайших родственников в Реате, пометив одной звездочкой тех, у кого есть бесспорное алиби, двумя звездочками тех, кто надеется его представить, но еще не имел возможности снестись со свидетелями, и тремя — тех, кто может дать важные показания, но согласен сделать это лишь в присутствии прокурора.

Кроме того, Транк собирал подписи под приветственным письмом, которое они посылали жертвам расизма в Скотсборо [98] В 1931 г. в городе Скотсборо были осуждены девять негритянских юношей по ложному обвинению в изнасиловании белых женщин. . Когда Майк спросил его, как он собирается передать письмо на волю, Транк ответил: «Есть у меня кое-какие мысли на этот счет. Я рассказал о письме Хогарту, так что, даже если у нас ничего не выйдет, все будут знать, что мы его написали и что реатинские шахтеры поставили свои подписи. Ведь главная наша цель — выразить им свою солидарность».

Моби Дуглас тоже не сидел сложа руки, он точно соревновался с Транком, который был его товарищем по камере. Объектом деятельности Моби были заключенные-негры. В Реате почти не было негров среди рабочих, и он чувствовал себя оторванным от своих. Здесь, в тюрьме, он встретил негров из расистских городков на границе с Техасом и рьяно взялся возделывать эту целину, писал для них письма, давал советы по поводу их личных и семейных дел, а они в ответ просвещали его относительно тюремных обычаев и нравов.

Вуди Лусеро все еще лежал в изоляторе, и, хотя температура у него упала, повязку с ноги ему не сняли. Судя по тому, что рассказывал адвокат Хогарт, побывавший у него вчера вечером, Вуди уже полон энергии и даже обыграл всех больных в шахматы. Одно плохо — он написал жене, чтобы она переехала к своей сестре в город, но от Джейни почему-то до сих пор нет ответа. Но, может, еще просто рано, ответ не успел прийти. Майк понимал, что Вуди не находит себе места от тревоги за Джейни, которая осталась среди этих зверей с тремя маленькими детьми. Майк и сам потерял покой из-за Лидии и Мики и сейчас чувствовал к Вуди особенную теплоту…

Когда отперли дверь камеры, чтобы вести арестованных строем в столовую, Хесус еще не успел одеться, и Майк не стал его ждать. В нем шевельнулись смутные угрызения совести — Хесус бы его обязательно подождал, но он так рвался поскорее вон из клетки, что не мог остаться здесь лишнюю минуту, и движущийся по коридору поток арестантов поглотил его. Он был весь разбит после бессонной ночи и в то же время возбужден, ему страстно хотелось, как во времена безработицы, взяться за самый тяжелый труд, хотя бы грузить уголь за нищенскую плату во славу и процветание Реатинской угольной компании. Проработай он день до полного изнеможения, он крепко спал бы всю ночь даже на тюремных нарах.