Ян Засурский - Старый шут закон

Майк, конечно, понимал, что установить связи, а тем более дружбу с обитателями тюрьмы не так-то просто. Когда реатинцев привезли сюда, их окружила толпа любопытных и забросала вопросами о «бунте». На Майка насели двое хамоватых anglos, причем говорили они такое, что у него глаза полезли на лоб от изумления. Они никогда в жизни не видели «красных» и сразу же поверили газетам, что бунт в Реате устроили «иностранцы-террористы, одержимые жаждой убийства». Майк стал уверять их, что он американец и родился в Соединенных Штатах, хоть и говорит по-английски с сильным акцентом, но anglos лишь ухмыльнулись в ответ. Они не сомневались в существовании заговора, и Майк почувствовал, как они рады, что «эту сволочь шерифа» прикончили.

Они не признавали никаких организаций, даже профсоюзов, в которых видели лишь способ вымогать из людей деньги. Их гораздо больше устраивали капитализм и эксплуатация, в джунглях которой все друг другу враги. Пусть каждый дерется только за себя, а слабые пусть гибнут, туда им и дорога, хотя слабыми-то были они сами и теперь расплачивались за это, сидя в тюрьме.

Майк был ошеломлен. Он убеждал себя, что эти двое — исключение среди обитателей тюрьмы, к тому же они не рабочие. Один служил в какой-то конторе, но кризис отнял у него работу и швырнул на дно жизни, и тогда он, мстя своей судьбе, стал воровать и грабить; другой был сначала рабочим, но «выбился в люди», занявшись нелегальной торговлей спиртными напитками, однако возомнил, что теперь ему все нипочем, и перестал подкупать кого надо, за что и был выдан полиции.

Впрочем, по зрелом размышлении Майк решил, что удивляться тут нечего, мелким мошенникам и положено защищать хозяев. Не пойдет же вор-неудачник войной на воров богатых и везучих! Завидовать им он будет и на брюхе перед ними ползать будет, а как только сам войдет в силу, схватит их за горло. Иных отношений между людьми они не знают, для них и то и другое в порядке вещей. И потому они, естественно, решили, что реатинцы борются с обществом теми же методами, что и они сами, хотя, конечно, эти «красные» умеют заморочить тебе голову красивыми словами, сразу и не догадаешься, что цели-то у них корыстные — побольше урвать.

Эти люди ненавидели корпорации и считали их вымогателями высшего класса, которым надо всячески мешать и пакостить, если сами они хотят хоть сколько-нибудь преуспеть. Но боролись они с корпорациями в одиночку, разрозненно и бестолково — о такой «борьбе» капиталисты как раз и мечтали. Перед насилием они не останавливались. Но, нашкодив неудачно, эти циничные, неунывающие прохвосты, чуждые какой бы то ни было дисциплины, спешили улепетнуть в кусты и потом долго сетовали, точно собравшиеся в ночлежке бродяги, что «дело сорвалось». Однако, в общем, все они принимали правила игры краплеными картами и старались держаться от полиции подальше. Получив во время забастовки повышенную плату за штрейкбрехерство, они радовались, что вот обвели хозяина, хотя на самом-то деле хозяин обвел их.

Но придет время, и люди эти поймут, что в дураках остались они, и тогда с ними можно будет по-дружески побеседовать.

На своем опыте забастовщика Майк убедился, что ни одного штрейкбрехера, ни одного люмпен-пролетария не следует заранее заносить в список безнадежных. Он мечтал, что, когда получше познакомится с обитателями тюрьмы, многие из них окажутся славными ребятами, просто семена добра еще не дали ростков в их душах. Рано или поздно он отыщет хоть нескольких молодых парней, которые тянутся к знанию, а может, это будут люди постарше, бывшие члены «Индустриальных рабочих мира», или социалисты старой формации, или на худой конец просто христиане, верующие, что все люди — братья. А пока Майк таких людей не нашел, его товарищи будут возвышаться над общей массой, как великаны, будут выделяться среди них, точно пришельцы из будущего, своей силой, прямотой, честностью, дисциплиной и знаниями — только сейчас, в тюрьме, он их разглядел по-настоящему.

А что, подумал он, на самом деле мы и есть провозвестники будущего, мы далеко обогнали всех других, кто добивается торжества истинной человечности…

Майк гордо вскинул голову. И увидел Поло, который спешил к своему месту в очереди — как раз вовремя, потому что дверь через минуту открылась.

— No jabon [101] Ничего не выйдет (исп.). , — прошептал Поло. — Алькадио говорит, дохлый номер. Говорит, работать нам никто не разрешит, но все равно, говорит, попроситесь. Надо просить как можно больше, тогда хоть что-нибудь да позволят.

Очередь медленно двигалась.

— Ну что ж, — сказал Майк, — в таком разе изберем комитет и обратимся к начальнику тюрьмы. Только сначала, наверное, с адвокатами надо посоветоваться. Они обещали прийти после разговора с судьей и все нам рассказать.

Майк запретил себе надеяться, что адвокаты принесут приказ об освобождении их всех из тюрьмы. Такого никто и не ждал. Но, думая о встрече с мистером Хогартом в комнате для свиданий, он осмелился представить себе там и Лидию. Вместе с Мики. И сердце его, точно удавка, сдавила боль.

Но через минуту он вспомнил, что посещения родственников разрешаются только раз в неделю. Облегчения ему эта мысль не принесла, только боль стала другой.

После смерти Сирило Сандобаля Лус не осушала глаз. Она всегда считала отца своей опорой, даже когда вышла замуж за Просперо, и теперь ей казалось, что пуля, оборвавшая его жизнь, парализовала и ее тело, и душу.

Лишь одно давало ей силы жить: она надеялась, что народ почтит светлую память ее papacito [102] Папочки (исп.). и что его похороны станут таким же событием, как похороны Кресенсио Армихо.

Чтобы все подготовить, надо было знать, когда врачи произведут вскрытие и она сможет взять отца. Но власти ничего ей не говорили, и, ложась спать в понедельник вечером, она еще не знала, когда состоятся похороны.

Не могла она знать и того, что власти нарочно держат это от нее в тайне. Они твердо решили не допустить бесчинств, как на прошлых похоронах, когда собрался этот сброд и тетка дока Дель Бондио начала подстрекать толпу. К счастью, старуха-то чокнутая, никто на ее агитацию не клюнул и все обошлось, однако больше полицию не застанут врасплох, она заранее примет меры.

И вот во вторник на рассвете Лус, а также все члены семьи Сандобалей и Лара, включая грудных детей, были взяты под «превентивный арест» и доставлены в полицейских машинах в испанское похоронное бюро, которое организовало похороны за счет муниципалитета, причем никому не сообщили, куда и зачем их везут, и не позволили предупредить соседей. Из похоронного бюро их быстро отвезли на кладбище, и через полчаса все было кончено; отец Шустер завел: «Из земли ты вышел, в землю отыдешь…», и на сосновую крышку гроба посыпались комья земли.