Юлия Кокошко - За мной следят дым и песок

А возможный из уличных Поллукс, прокручивая танцорок через плечо, затирая в картавое танго «Серебряная гитара» или перебрасывая рывком — в буги-вуги, забабахивая — в звякающие морески, в полуповороты, полупоклоны и прочие полумеры, успевал им нашептывать:

— Кто, по-вашему, этот рифмач, представившийся — моим закадычным другом и нареченным братом? — и сокрушенно вздыхал: — Боюсь и предполагать… Я натолкнулся него — в самой отпетой точке города, по моим действиям так и назвавшейся — толчок . Вам, кстати, не встречалось в принимающих апартаментах — что-нибудь особо авторитетное? Разное по форме и назначению, но одинаково дорогое вашему сердцу должно обойти его взор.

Но от этих полезных уведомлений и впечатляющих сообщений, от этого внезапного сюжетного напряжения связность кутежа не рассыпалась и почти не всколыхнулась, даже фланг, закрутившийся за пустырь, чтоб откинуться в пикник, остался деликатней соломенного убора, пусть и поспешил сличить танцевальные пируэты, которые перетаскивал по пустырю, свои пустырные па — с колодкой заколодившей, но никто не желал обидеть посланцев самой любезности — ошельмовать сомнением, так что перламутровки и бархатницы улыбок струили неправдоподобный узор — условным смертному и бессмертному, или условным прошляпившемуся и лопухнувшемуся… ибо упомянутая шляпа-плантация забылась на улице, как и кружева-лопухи, а кавалеры для предстанья пиру перешли — долгий темный коридор, и теперь трудновато определялось, кто в них кто. Впрочем, в глубинах празднества все же совершались некоторые подвижки, где-то на дне крутилась работа и что-то неприметно стягивала и свинчивала в карманы, укомкивала — в декольте, подклеивала к изнанке столешницы — на масло, крем и джем, пропихивала дальше в рукав — двойные карты, другое заточала за частокол зубов — и торопливо жевала любовные письма, рапорты, анонимки, микропленки, а нашедшийся в компании некто комедиант — колокольные уши, почти не разжимая губ, ободрял поджавшихся чревоугодников — скрипучим чревовещанием:

— Кушайте, кушайте! — и с оглядкой на уличных кавалеров внушал: — Это все — их попытки отвлечь вас от самого вкусненького… — а взяв чуть левее, шуршал подбитым махолетам танцпола: — Вы не находите, что стоит проверить прошлое наших новичков? Попутно и всех присутствующих…

Кто-то книжник, набумаженный дух, увлеченно наблюдая — зыбь скрытного, перекаты потаенного, смеялся и спрашивал у пришельцев:

— Можете открыть в Книге Жизни страницу, на которой вы есть? Не вписано ли там — для чего? Какие-то комментарии, толкования?

На что оба кавалера, невзирая на молочную свежесть знакомства между собой, отвечали единодушно и слаженно:

— Не сегодня.

Все же оба были по горло заняты — рок-н-роллом и, отирая взмокший лоб, едва догоняли его сломанные диагонали, противотанковые ежи и вольты в артесонадо, в кессоны, и выбросы в небо, успевая заскочить в задохнувшийся шиворот-выворот — буквально на подножку, в угли, и еще благородно старались не опрокинуть жаровни бронзового заката — или рядовые утятницы и вполне естественно не замечали раскипевшейся вокруг черной бухгалтерии.

Между тем нервные перешептыванья скатывались — в негодования о вспышке золотой молнии, грозовом зигзаге, о слишком результативном мановении Золотой Ножки, на которую слетаются визитеры из ниоткуда. Пусть пока и не сложилось, что именно пришельцы хотят похитить — или даже не что , а кого ? Дочерей Левкиппа, Прекрасную Елену? Мушиную семью? Японский питьевой гриб? Или всю Европу плюс табун сабинянок? — но решали не оставить деснице рока ничего лишнего.

Микроскопическое, очковое — стряхивали с очков чуть не в кадки с драценой и с монстерой, присыпая конфетными фантами, и что-то вворачивалось в вазу, перенявшую у изумрудной цапли — и форму, и взлет на шкаф, и в распахнувшиеся едокам фюзеляжи зайца, кабана и барашка, в мешочки с пряностями, нижущими — связки носов, и вплывало в чаны с юлящей рыбой и в корзины плодов, в поплавки грибов и ягод, или вонзали в арбузы ножевую щель и кое-что опускали в эту прикрытую полосой копилку. Средние величины отваливали в покрывала, подпихивались под диваны, заправлялись за шторы, за просторные зеркала — и бросались прямо в Зазеркалье. Окончания анекдотов заволакивал склероз, настоящие имена дружно вступали в псевдонимы. Забывали, меняли, вычеркивались, уходили — в туман и в затон, и на случай переводили часы, а последнее выдавали — за первое. Тогда как все крупное списывалось — на непреднамеренное совпадение и вообще искало глазами — места, недоступные для человека.

Гость, сохранившийся в полустертом списке как Черт… даже на немецкий форс — Черт-их… переносчик букв, черт их знает что начинающих — и обычно проигрывающих, не представительствовал ли сразу — от нескольких персон, вложившихся — мимо раута? Черт-их озабоченно подстригал расстояние меж собой и запотевшим пифосом с радостью, и пока налетчики не похитили содержимое собственного его фиала, сливал чудотворное — в себя, заодно флегматично переводил три рубля из кармана брюк в нагрудный и замечал — разделившему с ним быстротечное вино мгновенья, от фамилии коего друга тоже сохранилась лишь первая ступень — Хор :

— Почему, как ни выбредешь в люди, обязательно угодишь — в чертятник?

Курчавый, сообедальщик Хор , тоже, по-видимому, ходатайствующий — от гула голосов, округлял глаза и, сняв со своего правого безымянного брачное кольцо, укрывал его — на безымянном левом и озадаченно говорил:

— Я думал, этот гоп-стоп уже не выпускают! — а другие его голоса, возможно, предлагали намазать прорвавшимся к столу — горчичный палец, как на избирательной точке от Африки, чтоб опять не голосовали — за добавки в весе.

— Зато покупают — и кому-то нравится, и продергивают по передней линии! — констатировал представитель Черт-их. — Зачем им — то, что давно обшелушили?

— А ты как думал? Все услуги только за звонкую копеечку! — отзывался ходатай Хор. — Но в конце концов приблизятся мир и любовь!

За проворство которых, вменял он мешкающим, пора рубиться! Ишачить, горбатиться, недосыпать. Хотя другие его голоса, возможно, делали секундное допущение, что один из кавалеров удачи — бессмертен, а другой не особенно — и не расстается с приятелем в надежде, что придут за ними — и перепутают, или прячется в непреходящем: площадных плутнях, наветах… Если ни прелестница, кружась и порхая с толчковыми, не смеет толкнуть кавалеру — танцевальный болевой прием, подытоживал Хор, распечь апперкот, наконец, подсечку, наконец — раздавить ногу, он сам запишется на танец — к одному из злодеев и составит пару… И каждое танго — как последнее! Но раз здешние гости таинственны и великодушны, начнемте же, не теряя времени, целоваться — все со всеми!