Йозеф Пушкаш - Четвертое измерение

Разглагольствуя так, он начинал спектакль, который странным образом не соответствовал его словам, не согласовался с ними и в то же время подтверждал их; лучший его «номер», безумный и бесшабашный, требовал огромной воли, точного соблюдения стратегии и тактики.

Он повернул вверх дном дорожную кожаную сумку, и из нее на пол нашей комнаты в общежитии с жестким стуком и звоном сверкающим водопадом посыпались острые осколки битых пивных бутылок.

— Я лягу на них, — объявил он.

— Опять кино, опять? — осклабился Бенито. — Не забудь, домашние тебя засекли.

— Я на них лягу, — повторил Луцо.

— Да ты что, факир иль сам Будда?

Луцо многозначительно поднял палец:

— Между небом и землей — пустота. Ничего нет, только разум и воля. Наука и техника. Вы мне не мешайте, как бы долго это ни продолжалось. Помочь вы можете только одним — начинайте обо мне сосредоточенно думать.

— А думать позволяется что угодно? — съязвил Клингач.

— Главное, ты меня не ругай, дубина! Ты настрой себя на мысли обо мне, а обо мне самом не думай! Усек разницу?

С высоты измятой постели я видел, как он, голый и белокожий, в узеньких плавках, садится на пол и, согнувшись, медленно опускает свою худую, слабую спину на острия осколков. Он двигался медленнее, чем часовые стрелки.

Я стал думать о нем.

Кто же он, этот Луцо? Что скрывается за этими велеречивыми манифестами, за этим его евангелием, за твердым исповеданием веры? «Ничто не является тем, чем представляется», — утверждает он. Из этой формулы можно извлечь единственный вывод: иногда мы представляемся не теми, что мы есть… Уж кем только не были я и Бенито! На экзамене — обломками человечества, возбуждающими жалость, а в трактирных дискуссиях — всезнающими исполинами. Исступленными разносчиками «Вечерки» и «Экспресса», которые с успехом превращали нудные сообщения агентств мира в фантастические и пикантные истории. Кинозвездами в толпе безымянных статистов. Членами самозваной комиссии по социальному обследованию, которые два дня и две ночи напролет кутили в женском общежитии «Горный парк», проводя анкету о правильном использовании свободного времени. От имени посреднической конторы «Хобби» посылали фанатику-коллекционеру приключенческих романов Мирославу Грузу адреса своих знакомых, утверждая, что у них имеются номера выпусков, отсутствующие в его комплектах. Мирослав Груз преследовал свои жертвы до тех пор, пока не доводил их до изнеможения и не изнемогал сам… В пору финансовых кризисов мы не раз становились обладателями антикварных книг; незаметно вынося из букинистических магазинов, мы перепродавали их… Все это мы совершали, всем этим были, но в большей мере, чем кем-либо еще, ощущали себя неотразимыми любовниками. «Нас просить не надо, мы любой задурим голову!» — провозглашал Луцо. О Луцо, неотразимый любовник с колдовскими глазами! Безответная любовь способна была привести его чуть ли не на грань самоубийства. Отчаянный Бенито, выступая в роли советчика и друга, уговаривал пребывающую в сомнениях Квету, Таню или Веру быть более сговорчивыми и не обременять свою совесть ранней погибелью молодой жизни. Из-за Камилы Луцо запил, но забыть ее не мог… Наконец решился якобы угнать самолет и улететь куда-то далеко, в Южную Америку. В последнее мгновение перед отлетом, не без помощи Бенито и моей, Камила появилась на аэродроме и воочию убедилась, что хмурый Луцо поднимается по трапу самолета. Она бросилась обнимать его и упрашивать, чтобы он не совершал такой глупости. Потом расплакалась и призналась, что любит его. Луцо, однако, нахмурился еще сильнее и оттолкнул ее. «Поздно», — проговорил он тоном человека, который уже пустил часовой механизм бомбы замедленного действия. Утроба самолета поглотила его, и он улетел в Прагу — на международный футбольный матч ЧССР — Голландия. Стоимость обратного билета ему оплатила Камила, после того как по телефону он сказал ей, что за время полета многое передумал. «Ведь я бы никогда не увидел тебя больше», — страстно прошептал он в трубку. Это была самая замечательная его проделка. Нет, Камила не была ни глупой, ни наивной, но мастерская стратегия и тактика Луцо себя оправдали. Камила. Третий год она изучала эстетику и словацкий язык. Она была целомудренна. Мне никогда не забыть этой картины: черное, мокрое от дождя летное поле и она на асфальте в развевающемся желтом плаще. По щекам текут слезы, мокрые пряди волос растрепались под дождем. «Этого я Луцо никогда не прощу!» — при Камиле воскликнул я.

Теперь я видел его неподвижно лежащим на ковре из осколков. Меня объял страх, в глубине желудка что-то затрепетало, я должен был взять себя в руки, чтобы не задрожать всем телом. Помимо воли я восхищался им. Я понял, отчего девчонки липнут к нему как мухи. Я понял, кто такой Луцо. «Ничто не является тем, чем представляется». Он не выносит маменькиных сынков и неженок. А я — неженка, недотрога, в этот миг я интуитивно ощутил, что Луцо не только фальшивый игрок и не только мистификатор, как Бенито или Клингач. «Несчастный Луцо», — подсказывало мне что-то неведомое. Дорого ему обойдется его стратегия и тактика. Лишится воли и здравого разума.

Вдруг там, у лежащего на полу, шевельнулись белки широко раскрытых, мертвенно застывших глаз. И тут же его взгляд остановился на мне. Взгляд был подозрительный, думаю, даже несколько испуганный, как у человека, убедившегося, что за ним следят. И я отвернулся…

Клингач с ужасом осматривал спину Луцо, смахивавшую на гипсовый слепок усеянного осколками пола. В более глубоких вмятинах застряли осколки стекла, но кожа нигде не была повреждена.

— Господи боже! — бормотал взволнованный Бенито.

— С этого стекла не сдвинешься, даже если очень захочешь. Тело тебе не принадлежит, ты над ним не властен. И вдруг — летишь. Это прекрасно. Я долетел до соседней комнаты и с высоты лампы осмотрел стол. Там лежит словарь иностранных слов. Чешский.

Клингач тут же сорвался с места — проверять. И убедился, что все правда! В нас закралось сомнение. Это могло быть подстроено.

— Хватит ломать комедию, — строптиво отозвался Бенито. — Здешние хозяева тебя засекли.

Сейчас я нахожу, что тогда он комедию не ломал.

— Но как же все-таки это делается, черт побери?! — допытывался Клингач. — Может, и мне попробовать?

— Этому учатся четыре года, — ответил Луцо. — Тренировка нужна, как и во всем. Только более суровая. Нужно постоянно внушать себе вовсе не то, что на самом деле чувствуешь. Тогда в конце концов перестанешь ощущать любую боль.

Он повернулся ко мне:

— Нужно научиться расслабляться. Непременно на жестком. Выключать мускулы. Как если бы у тебя все отнялось и ты даже мизинцем пошевелить не в состоянии…