Йозеф Пушкаш - Четвертое измерение

— Слушай, Юло, знаешь, что стряслось с нашим Луцо? — обратился Бенито к одному из парней, встретив того в буфете. — Три недели, как помер.

— Брось ты! — испугался Юло.

— Кроме шуток! Не успел привыкнуть к военной службе, и на́ тебе — попал в аварию с грузовиком. Шофер очухался, а Луцо — нет.

Потом, убедительности ради, я сочинил письмо — якобы от матери Луцо. Оно мне кое-чего стоило, ну, один малец школьник в конце концов согласился написать его, накорябав почерком простой деревенской бабы, окончившей три класса начальной школы. Юло даже не вынул письма из конверта, на котором мы очень похоже изобразили штемпель на марке. Он поверил. Но мы считались прежде всего с теми, кто захочет прочитать письмо. Поэтому в нем содержались и жалобы, и сетования, пространное описание катастрофы и последних минут жизни несчастного Луцинка. Придя на мгновение в сознание, он будто бы вспомнил о своих товарищах и девушках. И передал им наказ, чтобы они справили тризну и, собравшись вместе, вспомнили о нем. Он, незабвенный, любимый сыночек, держался мужественно, до последних мгновений добрая воля и юмор не покидали его.

— Несокрушимый Луцо, спрут Луцо! — с чувством воскликнул серьезный Иван с экономического, из 118 комнаты.

Я понимал, что содержание письма ни у кого не вызовет сомнений. Чтобы в подобной ситуации Луцо вел себя иначе — этого даже предположить было нельзя.

Я точно рассчитал, пока новость разлетится по городку, выждал немного и только потом отправил Бенито в женское общежитие — в качестве посла. Любимых женщин Луцо сосредоточил в трех разных пунктах. «Три столпа, — говаривал он. — Так менее всего возможны случайные столкновения».

— Кветиночка разревелась, — взахлеб рассказывал мне Бенито, восхищенный своей превосходной миссией и замечательным ее исполнением. — Я сам прочитал ей письмо.

— Ты пригласил ее?

— Я сказал, что в недвижимости Луцо непременно отыщется что-нибудь для нее.

В старом шкафу, вделанном в нишу у дверей, у Луцо было свое отделение, свой ящик. Он до сих пор был заперт, и мы собирались торжественно вскрыть его только во время общей встречи.

— Не знаю, не знаю, не вцепятся ли друг дружке в волосы эти три любимые его женщины. — Бенито наморщил свой широкий лоб.

— Из-за покойника? Не будь дурачком. Вот увидишь, скоро утешатся. Держу пари, что это случится в тот же вечер, в нашей комнате. И в этом гвоздь программы, усек?

— Только бы пришли! — мечтательно вздохнул Бенито.

Мне не нужны были ни Кветинка, ни Люба. А вот Камила должна была прийти непременно, иначе все теряло смысл. «Пускай придет одна Камила», — твердил я про себя… Нет, я не особенно стремился заполучить ее… Мы в великие чувства не играем! Но она не должна была лишить меня небольшого удовольствия.

На следующий день Бенито влетел в нашу комнату, хотя только что вышел из нее, отправляясь с письмом к Любе.

— Бросай все, и пошли! Бежим!

Я слетел вслед за ним по лестнице в столовую, там он поставил меня перед собой и сказал:

— Смотри! Вон в конце очереди. Видишь?

В очереди за обедом стояла Камила. Нам был виден только ее профиль, и он был безупречно прекрасен, более, чем когда-либо. Однако прежде она так немыслимо не одевалась. На ней был черный свитерок, черная юбка, черные нейлоновые чулки. Она была вся в черном!

Бенито, стоя за моей спиной, корчился в припадке судорожного смеха:

— Господи Иисусе! Конец света!

Несколько отдышавшись, он предложил:

— Пошли — выразим ей наше искреннее соболезнование.

— Нет, нет! — возразил я. — Погоди! Откуда же ей это стало известно?

— Наверняка от Кветинки. Пока Луцо не сменил одну на другую, они были не разлей вода. Пойдем!

— Нет, — отказался я. — Ты позовешь ее чуть позже. Она прибежит, так же как бегала к Луцо.

Что бы это значило? От злости я чуть не заскрипел зубами. Но сдержался. Боль скоро утихла, и я не ощущал ничего, ни малейших ее уколов… Меня успокаивала уверенность, что Камила придет, придет обязательно.

И она на самом деле пришла; тот вечер до сих пор стоит у меня перед глазами, словно только что начался.

Все приготовлено: свечи, вино, бутерброды, десерт, приличествующая случаю полутьма. В комнате прибрано, абсолютный порядок. Даже Мартинка Клингача мы заставили нацепить на шею галстук. Я гляжу на шкафчик Луцо и размышляю, как его отпереть, потому что ключа у нас нет. Я несколько нервничаю, но внешне волнение не проявляется ни в чем. Из головы нейдет наш последний разговор о Луцо. И как неизбывное звучит:

— Повтори этот номер с осколками. Хоть разок!

— А сам-то ты пробовал исполнить мои советы?

— Нет, не пробовал.

— Вот видишь! Сперва попробуй, а потом приходи…

— А это трудно?

— Адски трудно!

— Такому бабнику, как ты, трудностей уже не преодолеть!

Барышни пришли чуть ли не одновременно. Но только две — Кветинка и Люба. Чулиды! Я даже не поднялся с постели. Уставившись в потолок, внушаю Камиле, чтобы шла быстрее.

Мартинко Клингач пустил магнитофонную запись меланхоличных Кинд Гримсон. Кветинка возмутилась: «Только без музыки!..» Однако музыка задела ее за живое, и она расплакалась, всхлипывая судорожно, по-детски. Клингач неуклюже принялся ее утешать. Кветинка на полголовы выше его, но это ничего, ему с ней будет хорошо, он любит таких беззащитных. Вытянутое пламя свечей невольно приковывает взгляд, в изменчивой полутьме музыка звучит на удивление проникновенно, медленно и тихо. Бенито — и тот расчувствовался… Да нет… Бенито играет в то, что требует ситуация, он безупречен, как всегда. Щедрой рукой подливает Любе скалицкий «Рубин». Он изучил ее и знает, что стоит ей немножко выпить, как она тут же начнет хохотать безо всякой причины, и тогда скорбному настроению — конец… Краешком глаза я слежу, как те двое осваиваются друг с другом. Пока что упорно делают вид, будто ничего не понимают. Люба первая почуяла, чем тут пахнет, и, чтобы не пострадала ее пресловутая гордость, ведет себя так, будто пришла только потому, что настоял Бенито. Тем лучше для него. В конце концов, даже Кветочка не шлепает Клингача по рукам. Ей нужно утешенье. Все идет как задумано. Бенито с преувеличенной сентиментальностью и пафосом начинает вспоминать о Луцо, о прежних золотых временах, когда они вместе в общежитии растили пуделя…

Потом пришла Камила. Я подскочил к ней — поздоровался, но она стояла, будто окаменела, и девицы у меня за спиной окаменели тоже.

— Теперь они вцепятся друг дружке в волосы, — прошептал мне на ухо перепуганный Бенито.

— Мы собрались здесь почтить Луцо, не так ли? — спросил я и заставил себя грустно улыбнуться.

Помолчав, она ответила мне такой же грустной улыбкой, и я вздохнул свободно.