АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

Это мое слово обрывает его последние надежды. Перерезает, как ножницы тонкую нитку. С грохотом падая вниз, они отзываются тем же звуком в реальности, когда рука Эдварда со всей силы ударяет по спинке кровати. Балдахин вздрагивает. Джерри хмурится.

— Нет… — неслышным шепотом повторяет для себя мужчина, поджимая губы. С силой зажмуривается.

— Отнеси… — быстрый, незаметный вдох, — его…

Опасливо гляжу на малыша, понимая, о чем речь. Передумываю упрямиться и переспрашивать, как только перед глазами возникает картинка сегодняшнего утра. Со слезами, мольбами и неподдельным ужасом мальчика — от разговора. Простого, хоть и тяжелого. Что же говорить про подобный вид папы? Он может обойтись куда дороже… Я понимаю Эдварда. Я сделаю, как он просит.

— Сейчас, — поспешно киваю, обходя кровать. Мысленно умоляя кого-то свыше помочь мне благополучно добраться до ближайшей спальни — кофейной — обвиваю руками детское тельце, поднимая с покрывал. Руки подрагивают, мешая делу.

Прижимаю Джерома к себе, поглубже вдыхая любимый запах. Малыш нам поможет. Нам обоим.

Избегая болезненного желания в очередной раз взглянуть на моего похитителя, поскорее прохожу разделяющиеся нас с дверью метры.

Благо добраться до комнаты все же удается без приключений. Потяжелевшее, расслабленное тельце мальчика я опускаю на простыни своей кровати, укутывая в свежее, недавно постиранное одеяло.

Джерри что-то неслышно бормочет, поворачиваясь на бок. Вздыхает.

— Ш-ш-ш, любимый, — бормочу, наскоро чмокнув светлую головку, — все хорошо…

Верит. Затихает, глубже погружаясь в сон.

… Не помню, как возвращаюсь. Сознание начинает запись воспоминаний лишь тогда, когда я снова стою перед Эдвардом.

— Что мне нужно сделать? — с неподдельной серьезностью спрашиваю, заглядывая в искрящиеся глаза. Никогда не думала, что существует столько оттенков боли.

— Флинн…

— Где телефон?

Его голова дергается в направлении тумбы возле кровати. Слева.

Приборчик лежит на самом видном месте. Кажется, пора сосредоточить внимание. Без него мне не справиться.

Не знаю, откуда появляется это спокойствие. Оно сдерживает то, что рвется изнутри меня, не позволяя ещё больше усугубить ситуацию. Помогает.

Номер доктора первый в списке контактов. К тому же, он единственный подписан полным именем. Все остальные ограничиваются одной-двумя буквами.

Зеленая трубка. Гудки…

Взволнованно вслушиваюсь в них, даже не глядя на время. Знаю, что ответят. И днем, и ночью.

Краем глаза я подмечаю, что моего похитителя начинает трясти. Чем-то похоже на тот озноб трехнедельной давности, после отравления, но в этот раз, кажется, все хуже. Изгибаясь, он делает себе больнее.

— Мистер Каллен? — мужской голос на том конце прекращает череду гудков. Напоминает о моей главной задаче на данный момент.

— Мистер Флинн, нам нужна ваша помощь…

Стараясь не путаться в словах, я кратко описываю доктору, что произошло. Надеюсь, получается не сумбурно, и понять, что приехать нужно как можно скорее, ему удается.

Внимательно слушая мои поспешные объяснения, в конце мужчина задает лишь один вопрос:

— Когда начался приступ?

— Десять минут?..

— Пятнадцать, — хрипит, исправляя, Эдвард, — пятнадцать, Белла!

— Пятнадцать, — повторяю следом за ним, кусая губы.

— Лекарство нужно ввести из расчета…

— ЕГО НЕТ! — необычайно громкий выкрик Каллена едва не вынуждает меня выронить трубку. Холодная и обжигающе-горячая одновременно ладонь хватает мой локоть, сжимая с нечеловеческой силой. Не могу ручаться за целость костей… — СКАЖИ ЕМУ, НЕТ!

— Мистер Флинн… — дрожь в голосе унять не удается.

Он перебивает. Услышал. Обещает быть здесь через двенадцать минут.

— Мне нужно, чтобы вы кое-что сделали, Изабелла, — он говорит спокойным, сосредоточенным голосом. Концентрирует на своих словах, выбрасывая все иное из поля зрения.

— … Запомнили?

— Да.

— Отлично, — профессионализм этого человека на высоте, — двенадцать минут.

Отключается. Оставляет меня одну.

Знакомое оцепенение тут же, пользуясь возможностью, пытается прорвать внутрь. Выдвинутая стена из безмятежности ничуть его не останавливает. Будь на месте Эдварда кто-нибудь другой — кто-угодно — я бы не смогла ничего сделать. Не стоило бы даже пытаться.

Но передо мной именно он. И права на ошибку, на бездействие я не имею.

К моменту окончания нашего с Флинном разговора мой похититель выглядит ещё хуже. Промокает не только его майка, прилипшая к груди, но и участки простыни, доступные для пота. Яркими синевато-серыми пятнами они выделяются при лунном свете.

На миг моя решимость вздрагивает…

— Тебе нужно лечь, — делая вид, что не замечаю происходящего вокруг, я обращаюсь к Каллену. Протягиваю ладони, легонько касаясь его плеч.

«Удобное и безопасное положение». Исполняю, доктор.

Мужчина дышит гораздо чаще нужного, предвидя что-то ужасное, когда я пытаюсь помочь ему спуститься вниз, оставив спинку кровати в покое. Просовываю руки под вымокшую спину, осторожно укладывая её на простыни. Наскоро поправляю подушку, стремясь как можно быстрее закончить со всем этим.

Эдвард сдерживается. Упрямо сжав губы, не позволяет ни единому лишнему звуку проникнуть в комнату. Но даже его самоконтроль летит к чертям, когда беспокоящая нога оказывается в ещё более неестественном положении. Задохнувшись, он широко распахивает глаза. Вскрикивает, стонет.

— Прости… — шепчу я, как можно аккуратнее, стараясь не навредить больше прежнего, поправляя её.

Резко, словно обжегшись, отдергиваю руки от очередного выкрика — более громкого, нежели предыдущий. Мужчину подбрасывает на кровати. Как марионетку, которую тянут вверх за невидимую нить, а потом мгновенно отпускают, не давая до конца понять происходящее. То же должно было происходить и в прошлые разы, если бы не лекарства?..

Боже…

— Тише, — убеждаюсь, что теперь его поза более-менее удобна, — сейчас все пройдет. Флинн очень быстро тебе поможет.

Убираю со взмокшего лба темные волосы, глажу бледную кожу. Пытаюсь показать, что я здесь. И что то, что говорю о скором облегчении — правда. Не нужно быть ясновидящим, чтобы понять, как ему плохо.

Однако от моих действий и слов Эдварду легче не становится. И без того измотанное лицо искажает новое страдание.

— Не надо… — молит он, отворачиваясь. Жмурится, не глядя на мои пальцы.

Касания? Они не нужны?

— Хорошо. Я не буду. Видишь? Не буду, — демонстративно убираю руки за спину, присаживаясь на пол перед кроватью. Боюсь садиться на простыни. Боюсь сделать ещё больнее.

Не решаюсь ни накрыть его одеялом, ни поправить что-либо ещё. Простынь по-прежнему смята (если не больше), а подушка снова застыла в неверном положении. Но в нашем случае каждое лишнее движение стоит слишком дорого…