АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

— Болеутоляющее будет действовать до утра. Я приеду в девять и окончательно сниму приступ, — Флинн поднимается со своего места, подходя ко мне. Говорит негромко, но внятно и четко. Дает указания, отрывая взгляд от Каллена. — Никаких подъемов и лишних движений, Изабелла.

— Он будет спать? — нерешительно интересуюсь, краем глаза все же взглянув на мужчину.

— Очень крепко. Зрачки будут немного расширены, не пугайтесь, — мужчина вздыхает, устало усмехнувшись. Смотрит на меня не так, как в первую нашу встречу. В этот раз удивления в сером взгляде почти нет, а вот доверия явно стало больше.

— Он поправится? — не могу удержаться от этого вопроса. Мне нужно получить ответ. Спокойный, уверенный ответ от доктора. Я не могу больше всего этого видеть…

— Это боли, Изабелла, а не яд, — рассуждает мужчина, но, видя, что я не понимаю, поясняет более простым способом, — разумеется. Сто из ста процентов. Вы вовремя позвонили.

Вовремя…

— Спасибо, — успокоено вздыхаю, искренне благодаря его. В одиночку я бы не справилась. Эдвард бы не справился. В который раз мы обязаны этому человеку… И за Джерома тоже.

— До свидания, — вежливо отзывается обладатель кофейного костюма, послав мне напоследок ободряющую улыбку, — этой ночью вам лучше спать у себя — чтобы не потревожить мистера Каллена.

— Я… конечно, — наскоро киваю, мимолетно взглянув на моего похитителя, — конечно…

Впрочем, задержаться после ухода Флинна на пару минут в комнате Эдварда я себе позволяю. Закрыв за ним дверь, подхожу к кровати, не рискуя на неё садиться. Смотрю на мужчину стоя. На бронзовые волосы, на бледное, мокрое лицо, на тело, наполовину скрытое под толстым одеялом, на закрытые глаза и неслышные бормотания… Смотрю и не могу поверить в то, что вижу.

Очень больно. До безумия. До дрожи.

Эдвард не святой. Он никогда не был им и не будет. Он делал много всего плохого и, по собственным словам, нарушал божественные запреты неоднократно, но он ведь хороший! Он добрый, нежный и понимающий. Он сострадательный и заботливый. Он может искренне любить и беспокоиться. Он предан и верен до последнего. Я вижу это на примере их отношений с Джеромом. Я вижу положительное в этом мужчине рядом с его маленьким ангелом. И не важно, что это не касается никого другого. Не важно, с каким хладнокровием он расправляется со своими врагами. Неважно ничего…

Я принимаю возможность наказания. Сильного или слабого, быстрого или мучительно-медленного… любого. Но ни одно наказание, даже за неописуемую жесткость, не прописано таким временем.

Эдварда раздирают на клочья. Я смотрю на это каждый день — яд, пули, бомба, лекарства… все его слабости, все легко пробиваемые места — все в игре. Мучители моего похитителя не останавливаются ни перед чем. Не дают ему ни минуты отдыха, дабы перевести дух.

И пусть, глядя на Джерома, я знаю, что он справится, верю… но последнее время даже мне начинает казаться, что из этой канители нет выхода. Замкнутый круг, неразрывная цепочка, чьи звенья спаяны так крепко, как возможно.

А он внутри.

Он заточен среди этого безумия. Он в клетке.

Не сегодня, так завтра что-нибудь произойдет. Страшное, ужасное… что-то, что отнимет его у нас с Джеромом.

В горле образуется комок. Не вижу смысла бороться с ним сейчас. Имею ли я право хоть немного поплакать?.. После сегодняшнего?

… Господи, когда-то я просила за себя. За то, чтобы остаться в белом особняке вместе с Калленами и не возвращаться в логово Джеймса. Избежать боли и страданий, которые он, не скупясь, мне причинял.

… Просила за Джерома, умоляя помочь этому маленькому, светлому ангелу превозмочь ужасы, пережитые в столь раннем возрасте и стать обыкновенным, счастливым ребенком. Беззаботным.

… А сейчас я прошу за Эдварда. За этого невероятного, противоречивого мужчину. За сильного и невероятно слабого одновременно. За уязвимого, хрупкого человека, запутавшегося и нуждающегося в помощи. Я прошу позволить ему отдохнуть — от покушений, мафии, терзаний о будущем сына. Позволить дышать свободно хотя бы несколько часов…

Господи, я прошу тебя оставить его с нами. На такое долгое время, какое в принципе возможно для людей. На такое, какое позволит ему стать счастливым.

Пожалуйста!

Судорожно вздыхая, игнорируя обосновавшиеся на щеках слезы, наклоняюсь к Эдварду, кусая губы. Мягко прикасаюсь ими к солоноватому, вымокшему лбу, полной грудью вдыхая знакомый аромат. Не отстраняюсь, пока мужчина не замолкает. Пока все бормотания, шепот и другие звуки, сопровождающие его последние полчаса, не пропадают…

Тельце Джерома — маленькое и теплое — лучше любых успокоительных. Лежу, тесно к нему прижавшись, напряженно глядя в окно, за стеклом которого начинает серебриться утро. Мягкими волнами туман покрывает могучие стволы сосен, стелется по траве, заполняет воздух, укрывая белый особняк от посторонних глаз — его невозможно разглядеть из леса сегодня…

Хоть какое-то ощущение безопасности. Чем больше наблюдаю за тем, что происходит, тем больше сомневаюсь в нашей защищенности.

И действительно — о какой защищенности может идти речь, когда предают те, в ком был уверен?

Марлена.

Марлена, которой и я, и Эдвард безоговорочно доверяли, сделала… то, что посчитала нужным. Разумеется, из-за смерти дочери, разумеется, от горя, разумеется, её можно оправдать, но…

Я не могу. Не могу, вспоминая вопли моего похитителя в ночной тишине.

Не могу, вдыхая запах белокурого ангела в моих объятьях.

Каллен не прав — он может защитить Джерома даже в одиночку. А я навряд ли смогу и со стеной из телохранителей. Если бы по вине домоправительницы Smeraldo не смог…

«Вовремя позвонили».

Поворачиваю голову, поспешно утыкаясь лицом во влажную наволочку подушки. Слезы давно кончились, их остатки — все, что могут предложить глаза. Но не нужно, чтобы Джерри слышал меня.

Кровать теплая. Под толстым одеялом, на свежих простынях, с подушками, огромными, пуховыми, белыми, как снег, спать — одно удовольствие. Однако сна нет.

Едва закрываю глаза, сознание с готовностью выуживает из недр памяти все связанное с попытками расправиться с Эдвардом, разрисовывая их ярчайшими из возможных красок.

Вот испуганный Джаспер после того, как сообщил мне об отравлении.

Вот дрожащий мужчина, прижимающийся ко мне, сгорающий в бреду, пока его организм усиленно пытается побороть яд.

Вот изувеченные, густо покрытые кровью ладони, которые протягивает мне Каллен, шепча, что все закончилось.

Вот эта ночь… удар в плечо, хриплый голос, потухающая в малахитах надежда на спасение…

Я свожу себя с ума подобными нескончаемыми размышлениями, но ничего не могу поделать. Остановить их непосильная задача. Иногда, кончаясь внезапно и быстро, они вспышкой нового воспоминания делают лишь больнее. Разрозненные, не всегда законченные, полупрозрачные и тяжелые, неподъемные, невероятно изматывают. Глаза саднит от напряжения, а руки, стискивающие простыни, отзываются болью в побелевших костяшках. Как я хочу спать. Как сильно хочу немного побыть там, где нет ужаса реальности!