АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

— Не молчи! — приказывает Эдвард, часто моргая. Дышит тяжело и хрипло, но громкость голоса оттого ничуть не меняется. Шепот и сдержанность ушли в небытие. Он готов кричать. Впервые за все время знакомства я вижу, как сильно ему хочется поддаться искушению и сорвать голос. Последние оковы держатся на этом желании из-за меня…

— Не молчу, — киваю, лихорадочно думая, что я должна говорить, — осталось потерпеть совсем немного, не больше пяти минут, и…

— Маленький, — он перебивает меня, запрокинув голову к деревянным розочкам, — как там его?..

— Принц? — нерешительно интересуюсь, с сомнением глядя на мужчину, — маленький принц?

— Да, — он сглатывает, — говори…

Рассказать сказку? Откуда он о нем?.. Ладно. Не важно. Не сейчас.

С некоторым опасением, что неправильно поняла просьбу моего похитителя, но вместе с тем осознанием, что молчание тоже не вариант, начинаю повествование. Как когда-то испуганному Джерри, рассказываю о крохотном человечке из сказочной страны его папе.

— В одном маленьком-маленьком королевстве…

Зажмурившись, Эдвард слушает. Его тело дрожит, дыхание тяжелеет, а ладонь, по-прежнему лежащая на ноге, продолжает её касаться. Только уже не растирает. Не раздирает на части, грозясь вспороть. Будто бы гладит. Осторожно и боязно.

Прерываюсь на середине истории, понимая, что происходит что-то не то. Каллен больше не двигается. Не стонет. Его лицо сведено и нахмурено, но не пестрит невыносимой болью. На миг мне кажется, что мужчина засыпает…

— Эдвард? — вскакиваю со своего места и, нарушая запрет о прикосновениях, прикладываю ладонь к небритой щеке. Легонько похлопываю по ней, стремясь привлечь к себе его внимание. Убедиться, что мне показалось…

Расслабившиеся веки нехотя вздрагивают. Мутные, заполненные чем-то непонятным малахиты предстают на обозрение, не утруждаясь даже найти меня в пространстве. Они расфокусированы и прикованы к чему-то, что я не замечаю. Неглубокие вдохи-выдохи кажутся отдельными звуками, не имеющими к моему похитителю никакого отношения. Они громкие, но его грудь притом вздымается едва заметно.

Не показалось…

— Эдвард! — пугаюсь, сильнее теребя его. Не понимаю, в чем дело. Где Флинн? Что мне делать?!

В ответ на попытки дозваться его, мужчина слегка поворачивает голову в направлении моего голоса. Чуть-чуть, почти незаметно хмурится.

— Хорошо, — судорожно вздыхаю, проводя по кругам под его глазами, — смотри на меня, да. Вот так. Ещё немножко…

… Не могу передать того облегчения, когда в такт моим словам я слышу скрип двери. Пол не прячет шагов пришедшего, и впервые я этому рада. Оборачиваюсь, с готовностью покидая свое место.

Флинн спешил. Это видно по его помятой одежде, взлохмаченным волосам и лицу, напоминающему, сколько сейчас времени. Впрочем, в его квалификации, как и говорил Джаспер, я больше ни на грамм не сомневаюсь.

Нагибаясь над своим пациентом, доктор обвивает пальцами запястье моего похитителя, пару секунд напряженно вслушиваясь в пульс. Неудовлетворенно хмыкает.

— Теплое полотенце, Изабелла.

Не сразу понимаю, что слова адресованы мне. Слишком внимательно слежу за Эдвардом.

— Конечно, — с некоторой заминкой принимаюсь за исполнение, выуживая из полок ванной нужный предмет. Теперь текущая вода никак не успокаивает. Становится лишь хуже.

… Доктор времени зря не теряет.

К моменту моего возвращения он садится на нижнюю часть кровати, сбрасывая на пол тряпичные баррикады. Туда же отправляются и пижамные штаны моего похитителя.

Подобное, впрочем, ни меня, ни тем более Эдварда не волнует.

Протягиваю обладателю кофейного костюма свою ношу, подходя немного ближе и глядя с немного другого ракурса… Пальцы машинально впиваются в махровую поверхность, когда я вижу правую ногу моего похитителя. Впервые без скрывающей кожу одежды.

Сказать, что она выглядит ужасно — ничего не сказать. И дело не в бледно-синеватой коже, отличающей её от другой. Нет.

Дело в шрамах. Жутких, невообразимых шрамах, покрывших собой почти всю её поверхность. Главный из них — неровный, большой и глубокий, располагается на пару сантиметров ниже бедра. Точно посередине. От него менее крупными, многочисленными линиями — как сбежавшие по ровному стеклу капли — отходят другие. Спускаясь к самому колену, они уродуют кожу, углубляя её и создавая по-настоящему ужасающую картинку. Ни в одном фильме ужасов такого не покажут…

Флинн же, кажется, к подобному зрелищу равнодушен. Забирая полотенце, он с сосредоточенным лицом растирает поверхность поврежденной ноги. До красноты.

— Что с ним?.. — не в силах оторваться от шрамов, спрашиваю я.

Мужчина делает вид, что речь идет об общем состоянии моего похитителя.

— Что-то вроде бессознательного состояния. Было бы лучше, если бы мистер Каллен оставался в нем подольше.

— А нога?..

— Сейчас все исправим.

От него веет уверенностью и опытом. Этот человек не бросает слов на ветер. Он действительно может помочь все исправить.

Впрочем, какая-то часть расслабленности, прикоснувшаяся к сознанию, отступает, едва растирание прекращается, и Флинн приступает к своим основным манипуляциям.

Процедура начинается с тихого постанывания Эдварда, когда доктор только лишь поднимает его ногу, а кончается несдержанным криком, эхом разносящимся по спальне, когда Флинн поочередно надавливает на определенные точки на коже. Самый болезненный участок располагается, судя по всему, под коленом…

Я схожу с ума. Мне кажется, я уже в пучине безумия. По крайней мере то, что я вижу, полностью этому утверждению соответствует.

То и дело вздрагивая, как при приступе эпилепсии, Эдвард голосом предпринимает попытки остановить мужчину. Не просит и не зовет. Просто кричит. И для такого крика фраза «от боли» точно не является правильной. Это другое слово. Такие ощущения нельзя называть банальной болью. И даже с пометкой «катастрофически сильная» не получится…

Внутри меня поочередно рвется все — от сердца, до ниточек, связывающих сознание с реальностью. Будто бы заживо режут на части…

Начинаю всерьез думать о том, чтобы позволить действительности ускользнуть, привалившись к одной из балок, поддерживающих балдахин, когда пытка кончается.

Резко и внезапно, так же, как началась.

Поправив простынь, доктор опускает пострадавшую ногу моего похитителя обратно. Вкалывает под кожу что-то коричневатое, наскоро протерев её крохотной ваткой.

Запах горького лекарства наполняет комнату, смешиваясь с духотой и потом. Заполняет все её пространство.

Эдвард даже не дергается. Замолкает, застывая на подушках как восковая фигура. Постанывает тихо-тихо, как беспомощный ребенок. Дрожит.