АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

Не думаю, что это правильно.

— Тебе не за что извиняться, — нахмурившись, качаю головой, нерешительно, но прикасаясь пальцами к лицу Каллена. Начинаю с висков, медленно следуя вниз, к подбородку. Его глаза ни на миг меня не отпускают. Следят за каждым действием, но не с недоверием, нет. С чем-то напоминающим благодарность.

— Как ты себя чувствуешь? — решаюсь спросить, надеясь, что полученный ответ не будет чрезвычайно оптимистичен. Хоть немного правды, пожалуйста!

— Bene (хорошо), Belle.

Что же, другого ожидать и не следовало.

— Правда?

— Да, — он мягко усмехается моему неверию. Снисходительно смотрит, слегка прищурившись. Выглядит сейчас необычайно красивым и практически безмятежным. — У Флинна очень действенные методы.

Меня передергивает. Вспоминаю о том отвратительном состоянии, когда хочется и бежать прочь, и остаться, и прекратить видеть, и смотреть, не отводя глаз, и успокоить, и попытаться помочь. Все за одну ночь. За несчастные двадцать минут чистого времени. Те двадцать минут, когда обладатель кофейного костюма выполнял свою работу.

Одни мысли неизбежно касаются других. В этот раз с цветной картинкой…

«Они здорово выпотрошили меня и доставили хозяину», — впервые в жизни я видела наглядное подтверждение третьему слову. Демонстрацию лучшего из его объяснений. Доходчивого и неотвратимо-верного, пусть и пугающего.

— Как она?.. — не могу удержаться, спрашиваю. Недвусмысленно оглядываюсь назад.

— Ты видела? — недоверчиво интересуется он. Морщится, будто бы от отвращения.

Безмолвно киваю, подтверждая. Это было запрещено?..

— Да уж, действительно кошмарная ночь, — без тени смеха произносит мужчина, крепче сжав мою руку. Глубоко вздыхает. — Зрелище впечатляющее?

— Эдвард…

— Разумеется, — сам с собой продолжает рассуждать он, — это понятно.

На пару секунд замолкает. Думает.

— Ещё один пример того, что твой выбор не самый лучший.

— Я не меняю решений, — уверенно сообщаю, пожав плечами.

Заставляю его на самую малость, но улыбнуться. Уголки губ подрагивают.

— Я бы сказал, что это глупо.

— Ничего страшного, — улыбаюсь в ответ, даже шире чем прежде, незаметно придвигаясь ближе к мужчине. Понижаю голос, наблюдая за блеском малахитовых глаз:

— Они не ужасны… то есть, мне не противно видеть их, — исправляюсь, немного пунцовею. Чувствую себя ребенком.

— Хорошая попытка…

Его настроение ничуть меня не устраивает.

Останавливаюсь в непосредственной близости от лица моего похитителя, наклонившись к нему. Несколько мгновений соревнуясь в очередном этапе «гляделок», изучаю его взглядом.

А затем, по велению руки, дернувшей меня в направлении своего обладателя, целую теплые розоватые губы. Снова.

Без ответа поцелуй не остается. Ласковые пальцы аккуратно, едва касаясь, гладят мою спину, проводят линии по раскрытой ладони, оставленной в их распоряжение…

Не противятся. Не отказываются. Не прерывают.

Благодаря им в голове не остается ничего постороннего, ничего ненужного. Дышать становится совсем легко, сознание наполняется светлыми мыслями, а беспокойство само собой куда-то пропадает. К черту ночь. Она кончилась, как и все другие, насколько бы темными и болезненными они не были. Мы разберемся со всем и со всеми. Все выясним и все поймем. Только не сегодня… не сейчас…

Я отстраняюсь, не скрывая нежности, глядя на Эдварда. Не хочу больше прятаться. Нигде и никогда.

Смотрю в большие блестящие драгоценные камни, на четко очерченные скулы, на густые бронзовые волосы и широкие темные брови…

Смотрю, и лишь затем совершенно неожиданно для себя самой осознаю невероятную, невозможную вещь, которая почему-то сейчас выглядит до банального простой и естественной. Нужной. Правильной.

… Кажется, я люблю этого мужчину.

Люблю моего теплого Эдварда Каллена.

Джером просыпается в десять часов. Повернувшись на подушке в мою сторону, обвив ладошками за шею, вздыхает, открывая глаза.

— Доброе утро, мой хороший, — шепчу, чмокнув белокурую макушку. Подтягиваю края одеяла ближе к детским плечикам, ещё не до конца выпутавшимся из оков сна, судя по позе, как и их обладатель. Запрокинув голову, мальчик нежно улыбается мне, погладив по руке. Потягивается, высвобождаясь из своего теплого кокона.

Однако вся безмятежность и расслабленность разом пропадает, как только маленькие малахиты видят стены кофейного цвета.

Глаза Джерри распахиваются, а тело подается вперед.

Нахмурено оглядевшись, не понимая, где находится, он с немым вопросом обращается ко мне. Испуг с недоумением сплетаются в причудливый узор внутри драгоценных камушков.

— Мы ночью пришли сюда, помнишь? — подбираюсь я ближе, стремясь вернуть ребенка обратно в объятья. — Все в порядке, солнышко.

Джером на мгновенье затихает. Вспоминает…

А затем, неожиданно вздрогнув, припомнив что-то важное, оборачивается. Маленькие ладошки ворошат покрывала и простыни кровати, но того, чего ищут, явно не находят.

— Джерри?..

Прежде чем я успеваю не только лишь сделать что-то, но и задать вопрос до конца, белокурое создание с невероятной скоростью выбирается из одеяла, буквально перепрыгивая меня. Срывается с места, молниеносно добегая до деревянной заставы. И даже там не дает себе ни секунды отдыха.

Поспешно поднимаюсь следом, но, в отличие от малыша, едва не умудряюсь упасть на пол, запутавшись в покрывале. Спасает лишь балка, поддерживающая балдахин — хватаюсь за неё, удерживая равновесие.

— Джером! — зову я, покидая вслед за мальчиком комнату.

В ответ не раздается ни единого звука. Недавно сонный малыш ведет себя так, будто бодрствует уже больше часа.

В коридоре провожу недолгое время — без лишних разъяснений понятно, куда направился Джером. Приоткрытая каштановая дверь так же недвусмысленно выдает его.

Ну конечно же — папа! К кому ещё он может так спешить?

Я осторожно вхожу в комнату, которую покинула не больше пятнадцати минут назад, виновато улыбаясь. Надеюсь, заснуть снова Эдвард не успел, и мы никого не разбудили…

В такт моим мыслям в белой детской раздается негромкий, но необычайно нежный, искренний смех. Глаза находят его источник мгновеньем позже: мужчина, удобно расположившись на спине, прижимает к себе сына, забравшегося на него сверху. Гладит детскую спинку, отчего сине-зеленая пижама неизбежно задирается, оголяя кожу. Снова шрамы… Они есть у них обоих. Ещё одно сходство…

Но все это не имеет никакого значения. Картинка, которую я вижу, обезболивает, лишает смысла любую боль и терзания. Смех наглядно это подтверждает.

— И тебе доброе утро, — усмехнувшись, Эдвард поворачивается на бок, устраивая Джерри на простынях. Тут же, доверчиво примкнув к папе, белокурое создание сворачивается комочком, крепко обвивая его руку.