АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

— С-садитесь, — с легкой заминкой предлагаю, глядя, как женщина по-прежнему стоит у входа. На собственных деревянных ногах, тщетно стараясь переварить всю собранную информацию, подхожу к дивану в зале. Присаживаюсь на краешек как раз там, где обычно сидит Джером — между двух подушек с синими волнами. Он часто обнимает их, засыпая под «Спасателей», как я сегодня.

Она садится прямо напротив. Задевает сумкой журнальный столик, отчего дерево издает глухой звук. И смотрит на меня… без конца смотрит, словно бы пытается найти что-то написанное на лице, на теле, на руках.

— Изабелла, верно?.. Мне сказали, это ваше настоящее имя.

— Было когда-то… — неопределенно бормочу я, пытаясь куда-нибудь спрятаться от её острого вездесущего взгляда.

— А теперь Анжелика?

— Анжелика. Послушайте, я не знаю, кто вы и зачем вы пришли, но если вам сказали, где я, значит, какой-то смысл в этом есть, — хмурюсь, подбирая слова с особой тщательностью, пока произношу эту фразу. Многое непонятно, но, если не говорить, не обсуждать и не задавать вопросы, понятнее оно не станет. В молчанку я больше не играю.

— Конечно, имеет, — с жаром соглашается женщина, немного пугая меня своим рвением. Её карие глаза становятся ещё больше, — я, правда, не до конца понимаю какой, но… вы просто очень похожи, правда похожи, на одного человека…

— На кого же?

— На мою дочь, — незнакомка шумно сглатывает, стискивая пальцами ручку своей сумочки. Её губы поджимаются точно так же, как и у меня. Я знаю это выражение лица. Я уже его видела!

Не может быть… не может!

— Это вряд ли… возможно, — наконец, выбрав нужное слово, качаю головой я. Но глаза с женщины, как и она с меня, не спускаю. Напоминает чем-то чтение книги одновременно с просмотром кинофильма. Я и говорю, и наблюдаю. Эмоции, особенно вкупе со словами, так много рассказывают о людях…

— Я тоже так думаю! — подхватывает она, едва я заканчиваю фразу, — понимаете, она умерла шесть лет назад, я была на похоронах и видела гроб… понимаете, я тоже не поверила вначале, когда Он рассказал мне, но…

— Он?

— Он. Он не называл своего имени.

Эдвард? Эдвард её нашел? Где и зачем? И главное — откуда он вообще узнал про неё?..

— Он сказал, вы живете здесь…

— Мне кажется, вы ошиблись, — делаю глубокий вдох, качнув головой, — мы здесь совсем недавно, я и муж, и мы никого не знаем… вам дали, наверное, неправильный адрес. Извините.

— Вы извините, — незнакомка поспешно поднимается на ноги, виновато глядя на меня, — верно, неправильный адрес… я переспрошу и тогда приду, куда следует… извините…

Она быстро поворачивается на каблуках, следуя к двери. Минует четверть пути, половину…

Я не могу ни черта понять. Смотрю ей вслед, как завороженная, кусая губы едва ли не до крови. Откуда вообще мысли, что «Он» — это Каллен? Вполне угодно, кто-нибудь иной… любой другой мужчина будет «Он»! К тому же, как я слышала, она не уверена, не знает, кого должна увидеть… но в то же время эта женщина назвала меня Изабеллой! Изабеллой, хотя во всех счетах и даже номере сим-карты на мобильном я Анжелика! Никакого сходства, это не может быть ошибкой!

Тогда, получается…

Я решаюсь проверить. Попытка не пытка — в конце концов, я ведь должна убедиться в том, кто она. И если та, что я думаю, то это будет… невероятно. Не имею ни малейшего понятия, что буду делать дальше, но все же интересно посмотреть, узнать интересно.

Я набираю в легкие воздуха в тот самый момент, когда женщина протягивает руку к дверной ручке. Вот-вот коснется её и выйдет… последняя попытка!

— Рене?..

Она останавливается. Быстро, сразу же, без промедления. Останавливается и ошарашенно оборачивается на меня, прожигая полным недоумения взглядом. Но неверие в карих глазах сразу же сменяется настороженностью.

— Рене, да. С-свон… Рене Свон.

Подтвердилось.

Мы стоим друг напротив друга — в десяти шагах расстояния — не моргая, разглядывая самих себя в отражении другого. И все черты совпадают. Все — словно бы сняли с глаз пелену. Я вижу эту незнакомку возле нашего дома, возле форксовского леса. Только волосы её длиннее, только глаза смеющиеся и губы ещё не тонкие, ещё ярко-алые, пухлые, как на лучших картинах. И навстречу ей выбегает девочка. Маленькая девочка с распущенными каштановыми волосами. Она жалуется на что-то… жалуется, что папа забрал у неё игрушку или что-то в этом роде… звонкий голос вместе с мягким, женским, теряется где-то на фоне шумящих сосен. Картинка пропадает, оставляя вместо деревьев и девочки только женщину. Только её.

— Белла… — Рене прикладывает дрожащую ладонь ко рту, в то время как глаза — мои глаза — наполняются самыми настоящими слезами, — девочка…

Я не двигаюсь с места. Не чувствую соленой влаги — её нет. Чувствую лишь, как в груди что-то разрывается. Больно-больно, на мелкие части. Или бьется — осколков не перечесть. Но по-иному описать это ощущение не выйдет.

— Белла, как же?..

— Я не…

— Господи! — оставляя у порога сумку, женщина быстрым шагом направляется ко мне. Забирает в неожиданно сильные, если судить по её телосложению, объятья, прижимая к себе, — девочка моя, ну конечно!

— Подождите… подождите, так не бывает! — пробую разуверить её я, хотя самой уже очевидно, что вправду вижу маму… она такой стала? За шесть лет — такой? Так сильно изменилась?

— Я почти полностью уверена… можно кое-что проверить? Одну секундочку только.

— Что проверить?..

Не говоря больше не слова, она, выпустив меня из своих рук, отходит назад на полшага. Аккуратно, будто бы я пропаду, если она сделает что-то не так, приподнимает низ моей майки. Мгновенье смотрит точно туда, куда нужно.

— Да, — выдыхает, заметив небольшой шрамик с правого бока, — аппендицит, верно? В семь лет.

— Семь лет и семь месяцев.

— Семь лет и семь месяцев, — согласно кивает она, — да, моя девочка… да, это ты!

И снова обнимает меня. Сейчас, кажется, ещё крепче, чем прежде.

И тут, после такой проверки, после такого досконального подтверждения, я не могу удержаться. Плачу сама. Плачу, вначале не пуская наружу слезы и попросту давясь, в такт всхлипам Рене, рыданиями, но потом, дав слабину, показываю, что на самом деле происходит… пальцы сами собой, не прося ни позволения, ни чего-то иного, впиваются в её футболку. Стискивают так, что вряд ли выдержит ткань. Но ни для кого это значения не имеет.

Это — моя мама! Мама, каким бы вымыслом душевнобольного не казалось её присутствие в этом доме сегодня! Мама, которую, я думала, потеряла в тот самый день, когда Джеймс принес извещение из похоронного бюро. Мама — единственная, которая у меня осталась из прошлой жизни — без Кашалота. Мое детство и моя радость. Безоблачный и счастливый Форкс…