АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

Обхожу кровать, занимая предложенное место.

— Под одеяло.

Странно смотрю на него — глаза закрыты и открываться явно не планируют. Он что, видит сквозь веки?

И все-таки приказ я исполняю. Под одеялом действительно лучше, оно теплее того, что в моей комнате. Подушки мягче, даже красная простынь — и та, кажется, удобнее.

Причина в том, что в спальне хозяина вещи просто обязаны быть лучшими? Или в том, кто сейчас спит рядом со мной?

— Спокойной ночи, — бормочу, поворачиваясь на бок и обнимая подушку.

— Спокойной ночи, — отзывается Эдвард, и его рука по-хозяйски устраивается на моей талии.

Хочу удивиться, но не успеваю.

Проваливаюсь в царство Морфея, точно зная, что в реальности мне больше делать нечего.

Вся необходимая помощь оказана.

Даже тем, кто, на первый взгляд, в ней и вовсе не нуждался …

Находиться между сном и явью довольно приятно. Я нежусь в постели, наслаждаясь последними мгновениями уходящих сновидений и постепенно отдаляясь от царства Морфея, куда меня так радушно пригласили.

В реальности царит тишина. Если ранее она доставляла какие-нибудь неудобства, то сейчас это в прошлом. Наоборот, именно благодаря ей я могу не отвлекаться от мыслей, постепенно образующихся в сознании и сладостного ощущения невесомости, пока балансирую на краю полного пробуждения.

Тишина, вообще-то, неплохая штука. И почему она раньше мне не нравилась?..

Вздыхаю, переворачиваясь на бок и разминая тем самым затекшее после сна тело. Почему-то тянет улыбнуться. Здесь тепло и спокойно, в меру светло, но неярко, безопасно. Не знаю, чему обязано возникновение этого чувства, но мне очень комфортно.

Перед глазами попеременно сменяя друг друга предстают приятные моменты из прошлого. Сладкие воспоминания с небольшим горьковатым привкусом осознания того, что больше ничто из этого не повторится. Ни вечерней сказки или урока кулинарии с мамой, ни прогулки или похода в цирк с папой… Далеко-далеко, за гранью настоящего, эти картинки все же хранятся в архиве памяти. И будут храниться ещё столько же лет, если не больше, несмотря на все случившееся после. Маркус и Джеймс не обладают достаточной силой, чтобы искоренить их во мне. Заставить не думать — да, засыпать насущными проблемами и угрозами — да, но забыть — никогда. Это — часть меня. Причем не самая худшая.

Улыбка полноправно завладевает губами. Ощущение того, что я больше могу не подчиняться правилам благоверного супруга, твердящим все как одно забыть свое прошлое, очень радует.

… Тихонький скрип кровати заставляет насторожиться.

Я открываю глаза одновременно с тем, как мистер Каллен ложится на тигровые покрывала.

— Ещё рано, — даже не глядя в мою сторону, сообщает мужчина.

Рассматриваю его из-под опущенных ресниц, привыкаю к свету, льющемуся через узкое окно до самого пола на западной стене.

Судя по всему, Эдвард принял душ — на его потемневших волосах блестят бисеринки воды. Одежда так же поменялась. Но на удивление мне, это вовсе не те строгие костюмы, в каких я видела его основное количество раз. Даже не рубашка с темными брюками, как в редкие неформальные моменты.

Сейчас на мужчине серая майка и обыкновенные, слегка потрепанные джинсы, какие носят обычно продавцы в недорогих молодежных магазинах.

— Лучше поспи, — замечая мой интерес к своему наряду, советует он.

Я немного хмурюсь, но быстро перебарываю в себе желание последовать совету. Напротив, сажусь на кровати, подгребая под себя часть одеяла.

Нежная материя приятно скользит по коже.

— Доброе утро, — говорю я, робко улыбаясь.

Оглядев меня, Эдвард усмехается в ответ.

— Может и так.

Я чувствую себя раскрепощенно от такого хорошего начала дня. Никаких упреков, приказов и обвинений. Кажется, сегодня у меня амнистия. Как по части страшных сновидений, так и по настроению моего похитителя.

Что же, от перерыва не откажусь. По-моему, он необходим нам обоим.

— Сколько времени?

— Почти шесть.

Шесть? Ничего себе…

— Ты всегда встаешь так рано? — совершенно неожиданно понимаю, что говорить с Эдвардом сейчас не стоит для меня особого труда. Мы просто общаемся. И никакого страха. Очень приятно.

— Нет, — мужчина прикрывает глаза, закидывая руки за голову и с удобством устраиваясь на них.

Следуя поданному примеру, тоже ложусь на подушку. Мягкая на ощупь, она окружает меня уютом.

Пользуясь возможностью и новым ракурсом, разглядываю комнату, в которой оказалась.

Черные стены и пол, из которого легко можно делать гробы, я вчера уже видела. Кровать с покрывалами — тоже. А вот остальная мебель является сюрпризом.

Около стены напротив кровати разместился большой кожаный диван. У моего похитителя явно слабость к таким вещам. Впрочем, такой насыщенно-черной кожи я никогда ещё не видела. Даже в этом доме.

Перед диваном подходящий к нему по цвету журнальный столик. Чистый и блестящий, как отполированный. На его гладкой, идеальной поверхности лежит лишь одна газета. Рассмотреть отсюда, какая — не получится.

Сбоку от местоположения бумажного издания виднеется массивный деревянный шкаф. По размеру он превосходит все, что я когда-либо могла наблюдать в самых разных мебельных магазинах.

Поверхность дверец исписана мелкими белыми буквами. Какой язык разобрать не могу, но явно не английский. Может, итальянский? Или французский, как в бильярдной?

Скольжу взглядом по темным стенам, следуя к ближнему из углов. Тумбочка, уже известная мне со вчерашней ночи, напоминает недавние события. Её содержимое бесценно. Для Каллена — так точно.

Оглядываюсь на него, и в голове назревает вопрос, никак не связанный с комнатой, больше походящей на преисподнюю.

Он про ночь. Вернее, то, что ночами происходит. Как никогда четко представляю себе полубезумного вчерашнего Эдварда. Мокрую майку, сжавшие мои предплечья руки, потухшие глаза и морщины. Миллион морщин на всем лице.

Не страшно, нет.

Больно.

— Что с тобой?

Мужчина напрягается, открывает глаза. Во взгляде, направленном на меня, читается в большей степени удивление, но где-то в глубине — явная грусть.

— Что со мной? — передразнивая мой тон, интересуется он.

— Ночью…

— Ночью ничего не происходит, — не давая мне закончить, перебивает Каллен. Грусть в малахитах исчезла. Осталась лишь сталь вперемешку с ядом.

— Я вижу… — делаю вторую попытку, но и она безрезультатна.

— Не видишь.

Эдвард упрям. Упрям до невозможности, до сумасшествия, до дрожи. Настроение, с которым начиналось это утро, медленно преобразуется из радостного в гневное. А все, казалось, было не так уж плохо…

— Пожалуйста, скажи мне, — отчаянье выходит на первый план, принуждая все иные чувства потонуть.