АlshBetta - Созидая на краю рая [СИ]

Но я не могу. Я связана обещанием.

Сижу здесь, посреди ванной, и Эдвард рыдает передо мной. А я не могу его утешить. Не могу помочь.

«Сделай что-нибудь, идиотка!» — рвётся в бой подсознание, заставляя меня прислушаться к себе. — «Что ты молчишь? Кому нужно твоё молчание?»

— Эдвард, я люблю тебя! — говорю я, пытаясь перекричать его рыдания. У меня не выходит. Голос сел. — Я люблю тебя больше всех на свете. Мне так жаль! Мне очень жаль! Пожалуйста, ну пожалуйста, поверь мне!

Он не отвечает. Лишь опускается на пол и становится передо мной на колени.

— Я помогу тебе. Я сделаю всё, что захочешь. Я очень сильно люблю тебя! — повторяю всё это бесконечное количество раз. Но без объятий, без моих ласк он не поверит мне.

И что прикажете делать?

— Родной, — падаю перед ним на колени, отдёргивая руки, желающие коснуться его. — Я рядом. Я с тобой. И никуда не уйду. Не пропаду. Не денусь. Я люблю тебя!

— Это… — на большее его не хватает. Он снова тонет в рыданиях.

— Это ужасно, — продолжаю вместо него. — Я понимаю твою боль, твои страдания. Если тебе станет легче, поплачь. Слёзы помогут. Всегда помогают. Правильно, поплачь.

И в тоже время сама понимаю, что плачу. Слёзы обжигают холодную кожу. Текут по щекам и падают на ночнушку. Мне всем естеством хочется помочь моему Эдварду справиться со всей это болью, всем ужасом, пережитым в детском возрасте.

Теперь все части головоломки становятся на место. Вот кого он просить «не делать этого», вот кто является ему в кошмарах, заставляет страдать, испытывать всё то же самое, что и тогда.

Я оказалась права: его отец порождение самого Сатаны, последний ублюдок, какого только можно встретить. Не удивительно, что после такого отношения мой Эдвард перестал верить людям, в том числе, и самому себе. Его тяготы жизни становятся для меня чем-то вроде яда. Едва я думаю о них, как меня, будто разрывает на куски.

Физически я здорова, но в груди всё равно болит. Знаю, что это сердечная боль. Огненная пытка, проносящаяся мимо из-за своей беспомощности.

— По-прежнему не хочешь, чтобы я обняла тебя? — тихо спрашиваю я, всхлипывая.

Он переводит на меня испуганные изумрудные глаза. Мне хочется ударить себя за эти слова. Я ведь обещала!

— Нет, — он качает головой и пробует отодвинуться, но я делаю это вместо него. Меньше всего на свете я хочу, чтобы он меня боялся.

Я никогда не видела Эдварда таким. Никогда не видела столько боли, страха и недоверия в его глазах. Это те самые изумруды, которые хитро подмигивали мне пару дней назад? Те самые, что загорались желанием, когда мы оставались наедине в спальне? Неужели и те, которые лучились обожанием, завидев меня?

Сейчас они другие. Без намёка на какие-нибудь из вышеперечисленных чувств и эмоций. Я в который раз убеждаюсь, что в душе Эдвард всё тот же ребёнок. Маленький мальчик, с которым так жестоко обошлась жизнь.

И сейчас этот малыш передо мной. На коленях. Беззащитный, убитый горем, испытавший то, о чём никто даже не догадывался.

У меня в сотый раз перехватывает дыхание, когда я вспоминаю про то, как он кричал ночью, когда я будила его. Как молил меня не бросать его, не уходить. Он чувствовал, что я его защищаю.

«Мне до сих пор кажется, что он ждёт случая повторить ту пытку», — вот причина, по которой он так желал моего присутствия ночью. Вот почему так крепко обнимал меня, прижимался всем телом, вслушивался в стук моего сердца. Он желал простого человеческого тепла, понимания, присутствия. Я дала ему это всё. Никто кроме меня не получал этого шанса. Возможно, среди его недругов и смертельных врагов были те, кто желал помочь ему, но он просто не позволял им. Отгораживался, как и от меня в самом начале.

Мой маленький мальчик слишком долго держал всё в себе. Ему больно. И он пытается выпустить эту боль. А я не могу помочь.

— Пожалуйста, не касайся меня, — с невиданной, отчаянной мольбой в голосе просит он. Я сдерживаю собственные рыдания, отрывисто кивая.

— Конечно, любимый, не буду. Я обещала.

Тогда он абсолютно неожиданно подвигается ко мне ближе и быстро прижимает к себе. Вытягиваю руки вперёд, избегая искушения его коснуться. Я рядом. Я здесь. И я исполню обещание. Он обнимает меня, имеет возможность чувствовать, что я совсем рядом, что поддерживаю его.

Но теперь его боль, словно проходится по мне. И это заставляет мои собственные слёзы течь сильнее. Я совершаю сразу две борьбы — с истерикой и непослушными руками, но в то же время помогаю Эдварду.

Ещё никогда он не обнимал меня так крепко. Ещё никогда его сильные руки так не боялись отпустить меня. Ещё никогда я не слышала, чтобы кто-то так плакал. Чтобы кому-то было так больно морально.

— Эдвард, я всегда буду с тобой, — шепчу я, упираясь подбородком ему в плечо. Сдерживаюсь, чтобы не поцеловать его. Наверняка это тоже послужит причиной усугубления происходящего.

Он снова не отвечает. Лишь стонет, продолжая прижимать меня к себе.

Некоторое время так и проходит. Я жду, пока он выплачется, пытаясь успокоить себя тем, что делаю всё возможное для этого. Я постоянно говорю, словно на исповеди, всё, что думаю. Всё, что чувствую. Про свою любовь к нему, про доверие, про преданность, про то, что мне очень жаль. Эти слова льются из меня нескончаемым потоком. Я повторяю одно словосочетание с десяток раз, надеясь, что он слышит каждый. Что запоминает, верит в них.

Минута сменяет другую, и мне кажется, что время останавливается, когда его рыдания становятся громче, режут мне слух.

По прошествии ещё каких-то двадцати секунд уже на спине чувствую влагу. Наверняка это слёзы.

Что же, мне плевать. Пусть плачет. Пусть ему станет легче.

«Тебе нужно продержаться до утра, Белла. А потом сможешь коснуться его. Сможешь поцеловать. Тогда ты сдержишь обещание. Наверняка первая, кто сделал это перед ним».

Подсознание верно подметило. До утра. Сейчас уже, наверное, четыре. Потом будет пять, потом шесть, и выглянет солнышко. Оно озарит светом наш домик, стоящий у леса и позволит мне утешить Каллена по-настоящему.

Отчасти я понимаю, чего он боится в моих прикосновениях — он думает, что они будут болезненными, что я тоже сотворю с ним что-то, отчего по спине бегут мурашки.

И пусть частью разума он понимает, что это абсурдно, другая, детская, в которой живёт тот самый испуганный ребёнок, настаивает на том, что всё это правда.

«До утра!» — мысленно кричу я, пытаясь поверить в то, что смогу дождаться этого момента. — «Всего лишь до утра, Белла!».

— Спрашивай, — внезапно хриплый голос Эдвард раздаётся у моего уха, я вздрагиваю от неожиданности.

— Что спрашивать? — хмурюсь, и только сейчас замечаю, как стянуто лицо от высохших слёз. Меня будто залили цементом, в горле саднит. Что же чувствует Эдвард?