АlshBetta - Созидая на краю рая [СИ]

— Когда ты поймёшь, что я беспокоюсь за тебя не потому, что мне что-то от тебя нужно? Если я спрашиваю о твоей ране, то только из-за того, что боюсь тебя потерять! — говорю красноречиво, подбирая слова и так надеясь, что он поймёт. Моя главная цель за то время, что мы будем наедине, показать ему, что всё будет в порядке, и я ни за что не обижу его. Даже мысли такой не допущу…

— Это мои проблемы, Белла. Дело не в тебе, — с горечью говорит он. — Я неоднократно говорил, что ты, словно ангел. Чистая, невинная, храбрая, красивая…

— Причём здесь я?

— Притом, что я тебя не достоин, — признаётся он, опуская голову. Моё сердце, кажется, пропускает пару ударов. Молчание затягивается на три секунды.

— А кого достоин? — тихо интересуюсь я, пытаясь переварить услышанное.

— Никого, — быстро сообщает он.

«Вот до чего договорились, Белла», — грозится пальцем моё подсознание, заставляя принять решительные действия.

Беру его лицо в ладони, поднимаясь на колени, чтобы оказаться с ним на одном уровне.

— Посмотри на меня, — требуя я, видя его опущенный взгляд. — Ну же, Эдвард, посмотри, пожалуйста. Вот так, хорошо, — улыбаюсь, дождавшись этого и начиная поглаживать его скулы. — Ты считаешь, что я идеальна, но это лишь образ. Я много чего вытворяла раньше.

— Ты не делала того, что делал я, — произносит он с прежней горечью.

— Верно. Не делала. Но мы все не идеальны, у каждого есть свои скелеты в шкафу, свои грехи. Мир, в котором мы живём, тоже не идеален. Ничто не идеально!

— Что за философские разговоры? — снова отводя взгляд, хмурится он.

— Я говорю это, потому что ты должен верить в себя так же, как это делаю я. Ну, посмотри, что в тебе не так?

— Всё, — на секунду меня пронизывает чувство, что я разговариваю с пятнадцатилетним подростком. Может быть, так и есть и в психологическом плане Каллен всё ещё ребёнок?

— Ответ неверный, — качаю головой.

— Красота — это проклятье, Белла.

— Я не про красоту. Ты очень красивый, но дело не в этом, — понимаю, что сейчас введу его в заблуждение и пытаюсь справиться с ситуацией. — Гораздо важнее, какой ты внутри.

— Хуже некуда…

— А вот и нет. Ты добрый, потому что тебе не наплевать на других людей. Ты занимаешься благотворительностью, и тебя интересуют возникающие у меня проблемы.

— Только твои.

— И что? Это всё равно подтверждение твоей доброты, — мягко говорю я. — А ещё заботливый. Очень заботливый. Даже мой отец так хорошо не заботился обо мне, как это делаешь ты!

Его взгляд немного светлеет и, замечая сдвиг, продолжаю в том же духе:

— А нежность? Знаешь, какой ты нежный? Никому не удавалось так нежно любить меня ночами. И не только ночами… Днями, неделями. Это неоценимо, Эдвард.

— Правда? — прерывая, спрашивает он. Его глаза светятся каким-то чудным сиянием. Поблескивающие изумруды — незабываемое зрелище.

— Конечно! — убедительно отвечаю ему, чувствуя, как важно для него всё время слышать подтверждение. От меня.

— Эдвард, я хочу, чтобы ты знал, — подбираюсь к нему чуть ближе, по-прежнему удерживая зрительный контакт. — Это не намёк и не просьба, но ты можешь рассказать мне всё в любое время. Что тебя тревожит, что тебе нравится и не нравится, я всегда готова выслушать тебя.

— Ты хочешь знать что-то ещё, — делает он вывод из моих слов и складывает руки поверх моих, убирая их с лица, нежно сжимает. — Что именно?

— Я хочу, чтобы ты был уверен, что я никуда не денусь, чтобы не узнала. О тебе, о твоём прошлом или о каких-нибудь проблемах.

— Легко сказать…

— Это всё правда, — делаю глубокий вдох, чтобы продолжить. — Когда ночью ты просыпаешься, просишь меня не бросать тебя.

Его губы сжимаются в тонкую полоску, а взгляд темнеет. Впрочем, я отлично знаю, что это его попытка отгородиться от боли.

— … И я не брошу. Никогда не брошу. Я постоянно тебе это говорю, — выдавливаю улыбку и сильно волнуюсь, говоря эти слова. Его взгляд всё ещё направлен на меня, он слышит каждое слово и делает вывод. Какой?

Только бы верный!

— Ты первая, кто видит меня таким ночью, — почти шёпотом сообщает он, переводя взгляд на наши сплетённые руки. — Только с тобой я не пью этих таблеток. Впервые за столько… лет.

— Всё так плохо? — сочувственно пожимаю его ладонь, отчаянно желая забрать хотя бы каплю его боли себе. Ненавижу тех, кто заставляет страдать его.

— Очень плохо… — нехотя признается он.

Вспоминаю его слова однажды: «Кошмары — это просто игра воображения. Гораздо хуже, когда в них воплощаются воспоминания».

— Это случалось на самом деле? Или это просто сны? — решаю узнать прямо сейчас, не изводя себя догадками.

— Да, случалось! — резко отвечает он, и его дыхание сбивается.

— В детстве?

— Да!

Его голос меняется, а руки начинают причинять мне терпимую боль.

— Эдвард, всё хорошо, — пытаюсь совладать с собой и не обращать внимание на дискомфорт. Если ему нужно, я потерплю, но, похоже, моё терпение многого не даст сейчас.

— Знаешь, что хуже всего? — дрожащим голосом продолжает Каллен. — То, что ОН это сделал. Никто иной, а именно ОН.

— Ну, всё-всё, — приподнимаюсь и целую его в уголок рта, а затем прижимаюсь щекой. Мои руки всё ещё в его заточении и это не позволяет мне обнять Эдварда.

— Мой отец был отвратительным человеком. Ужасным. И я не лучше. — Отец? Так в его сне замешан отец? В тех событиях, которые тревожат его, вина этого человека?

— Глупости, — шепчу я, откидывая другие мысли подальше. Сейчас моя главная задача убедить его в собственной правоте.

— Нет, не глупости!

Его сила увеличивается и мне думается, что мои кости скоро начнут трещать.

— Эдвард, давай чуть аккуратнее, — прошу я, стараясь, чтобы голос звучал беззаботно.

Он непонимающе смотрит на меня полминуты, пока в глазах утихает ненавистный мне огонёк. А затем он переводит взгляд на свои руки, и будто обжегшись, освобождает мои.

— Прости, — похоже, это всё, что он может сказать. Что же, большего мне и не надо.

— Всё нормально, — прячу ладони у него за спиной, крепко обнимая. — Со мной тебе нечего бояться.

— А тебе есть чего.

— Послушай, я не знаю, что сделал твой отец, но отлично знаю, что ты не такой. Мой Эдвард не такой, — улыбаюсь, вселяя в него уверенность.

— Твой? — его бровь изгибается, и я опускаю взгляд. Мои щёки заливает румянец.

— Если тебе не нравится…

— Нет, мне нравится. Просто, никто не называл меня своим, — с какой-то странной детской радостью, произносит он. — Надо же!

— Мой, — убеждённо повторяю я, чтобы сделать ему приятно. — Мой Эдвард Каллен.

— Ты волшебница, — его руки снова опутывают меня объятьями, позволяя прижаться к груди.

— Твоя волшебница, — посмеиваюсь я, целуя место, где бьётся его сердце.