АlshBetta - Мужчина без чести [СИ]

— Прости меня, — на Эдварда накатывает такое отчаянье, что спрятаться или укрыться от него где-нибудь, или хотя бы задушить — никак невозможно. Только гореть. Гореть, вариться в нем — и все. И никакой более перспективы. До самого последнего уголька.

И все же кое-что он сделать может. Кое-что, чтобы стало легче дышать и поутихли слезы. Как можно крепче прижимает к себе жену, отказываясь отпускать её. Прижимает к себе, умоляет и плачет. А как по-другому не знает.

— Не бросай меня… я скоро умру, наверное, и тогда уйдешь… тогда… а сейчас, пожалуйста, ну пожалуйста, не бросай меня, — всерьез опасается того, что все это — очередной сон. Он отпустил Беллу сегодня днем. Он позволил ей идти или убегать — как хочешь называй — куда подальше. Позволил не смотреть на это жалкое зрелище, в какое превратился, позволил не менять больше мокрые простыни и не разъезжать на скорой помощи в четыре утра до больницы и обратно. Избавил от крови на одеяле и смущения за поведение мужа перед доктором. Дал зеленый свет для того, кто правда хочет сейчас ребенка… кто, как и она, будет ему несказанно, до оторопи рад. Того, кого он будет громко и радостно называть «папа»… к кому будет бежать, кого целовать и с кем… с кем вешать на елку верхушку-«звездочку».

А теперь все это забирает? А теперь пытается отговорить? Но решение ведь принято! Решение наверняка не в его пользу! Так почему же Белла все ещё здесь?

— Никаких смертей, — недовольно бормочет она, убирая с его лба мокрые волосы, — ничего подобного, Эдвард. Мы просто останемся вместе. Без жертв.

Проскользнувшая в её голосе уверенность его озадачивает, но, стоит признать, малость утешает. Убеждает, что ещё не все и не до конца потеряно.

— Но я не могу так жить… — с горечью признается мужчина, сглотнув комок рыданий.

— Это пройдет. Это кризис, он бывает. Он бывает, и никто не застрахован… мы справимся.

— Ты не знаешь…

— Я узнаю все, что ты захочешь мне рассказать. Я уже говорила, что хочу, чтобы ты мне верил. И ещё раз говорю: верь мне, Эдвард. Я люблю тебя. Я никому и никогда тебя не отдам, что бы ты не сделал.

— Ты на меня не посмотришь!

Вздохнув, Белла обвивает левую половину его лица пальцами, приподнимая. Заставляет посмотреть прямо в свои глаза. Прямо внутрь карих омутов, искрящихся лишь состраданием. В них нет на него ни обиды, ни боли. Она простила?..

— Я смотрю, видишь, — убеждает, ласково проведя подушечкой большого пальца по скуле.

— Сейчас.

— И всегда. Я всегда только на тебя смотрю, — розоватые губы, отдающие фиолетово-багровым оттенком в темноте гостиной — на том диване, где он опять спал, — изгибаются в улыбке. Улыбке для него.

— Ты должна бояться…

— Я больше ничего не боюсь, — заверяет девушка, и теперь в голосе-таки проскальзывает ненужная и пугающая нотка. Болезненная.

И впервые в мужчине вспыхивает крохотной искоркой желание… согласиться. Как бы ужасно и невероятно это ни звучало.

Сумасшедшая ночь.

C большой неохотой он, кое-как переступив через себя, отстраняется от жены, медленно, но все же садясь рядом. Простыни сминаются, но хотя бы тот факт, что они сухие, утешает и о многом говорит.

Белла выпрямляется на своем месте следом. Смотрит на него с заботой, в руках держит его руки, не отпуская. Поглаживает их большими пальцами. На тесном диванчике мало места, а потому сидят они друг напротив друга и рядом. Всегда рядом, как обещали.

Эдвард видит, что жена если и проспала какую-то часть ночи, то точно давнюю. Под её глазами круги, кожа совсем белая, парочку венок проглядывает возле висков, а устроившиеся на немного впавших за последние дни щеках тени только пугают. Ему не хочется есть, даже больше — ненавидится. А ей?.. Разве при беременности здоровое питание — или хотя бы вообще питание — не главное правило?

И тут приходит ответ: ест, но токсикоз забирает все себе.

— Попробуй, — мягко шепчет Белла, выдавливая робкую улыбку, отвлекая его, — тебе станет легче, если попробуешь.

В её словах есть смысл и правда. Было бы так же легко принять решение…

— Это не то, что ты думаешь…

— Я ничего не думаю, Эдвард, — она пододвигается ближе. На тесном диванчике — и ещё ближе. Теперь их колени упираются друг в друга. Теперь руки, соединенные вместе, лежат друг на друге, — я хочу просто услышать правду от тебя. И помочь всем, чем только смогу.

— Не сможешь…

— Попробуй, — ещё раз повторяет девушка, ободряюще погладив его по плечу, — я слушаю, я с тобой.

Преступное желание образуется внутри. Преступное хотя бы потому, что не стоит никого посвящать в это дерьмо. Преступное, потому что Белла не заслуживает искупаться во всей той грязи, которую, думает, так жаждет. Это создание сделало для него в жизни больше хорошего, чем кто-либо другой. Оно бескорыстно и сильно — кажется, даже сильнее Эсми, хотя она одна из немногих, кто одаривал его подобным чувством без сокрытия, — любила его все эти годы. Неужели награда за это настолько ужасна? Неужели не предусмотрено чего-то более приятного, более легкого и нужного?

Но тут же возникает и другой вопрос: за столько времени был ли он в состоянии верить кому-то больше, чем Белле? Доверять кому-то больше? Есть ли вообще, кроме неё, на этом свете человек, которому он едва ли не с радостью даст в руки заточенный каленый нож, а сам, будто бы завидев диковинную птичку, повернется спиной?

Сейчас она пытается доказать, что ей можно верить. Но он знает. Он всегда это знал. Вопрос не о доверии. Вопрос о боли…

Хотя может ли она быть сильнее? Кто, в конце концов, раз за разом вытягивал его наружу из сей пучины?..

— Ты можешь не кричать, когда я буду… говорить?

Подобная просьба явно обескураживает миссис Каллен. Её глаза распахиваются, но лицо, в целом, остается невозмутимым. Девушка с готовностью кивает.

— Конечно. Ни в коем случае.

С силой зажмурившись, Эдвард старается трезво оценить свои силы. Пытается понять, может ещё терпеть или нет. Может справиться или нет. До одури страшно признаваться. Но также до одури болит там, а игнорировать это и днем, и ночью больше нет сил. Если Белла будет знать, она поможет? Она даст ему совет? Или она… уйдет? Окончательно и бесповоротно, не как сегодня…

Глубокий вдох.

Останется.

Глубокий вдох.

Не бросит.

Глубокий вдох.

Узнает.

Глубокий вдох.

Выдох.

— В переулке под нашим домом… разбили фонарь.

Белла полностью обращается во внимание. Ласково пожимает его подрагивающие ладони, все ещё не отпуская от своих. Кивает на первую фразу.

— Там был… мужчина.

Девушка хмурится. По её глазам ясно, что боится. Боится услышать плохое. А выбора нет.

Эдвард будто бы снова оказывается в детстве, когда сидел перед родителями, оправдываясь за свое поведение и отношение к Эммету. Тоже плакал, тоже был красным, как рак, от стыда и тоже не мог подобрать верных слов. За исключением причины, все повторяется и сейчас. Таким отвратительным и таким одиноким он себя ещё не чувствовал. Спасти сложно, но возможно — правда, только для одного человека.