АlshBetta - Мужчина без чести [СИ]

— Что случилось? — взволнованно спрашивает Белла, но со своего места благоразумно не двигается, к нему не подходит. Терпеливо ждет, пока объяснит.

— Ты взяла в долг? — медленно поворачиваясь к жене всем телом, невыразительным голосом вопрошает Каллен.

— Эдвард, — она прикусывает губу, безвыходно посмотрев на него, — Джордж требовал вернуть задаток за сорванный праздник восемнадцатого… Элис обещала мне, что не скажет.

— Ты снова меня не спросила, — без всякого вопроса утвердительно проговаривает он.

— У тебя было совещание, а мне нужно было срочно… господи, откуда он узнал?

— Какая разница, — Эдвард пожимает плечами, потерянно глядя на кухонный стол, где до сих пор стоят отголоски недавнего умиротворения — две миски из-под бульона. — Он в любом случае подтвердил то, что я сам тебе говорил. Я не в состоянии о тебе позаботиться.

— А кто в состоянии? Эдвард, пожалуйста, мы уже обсуждали это! Не надо снова…

В этот раз ее просьбы абсолютно не трогают. Ровно как и попытка разубедить. Крик Карлайла и его обвинения смотрятся более правдоподобно, чем беллины отнекивания.

— Сколько? — только и спрашивает он.

— Чего сколько?..

— Денег. Сколько ты взяла денег.

— Эдвард…

Он качает головой. Ничего, кроме ответа, не просит. И уж точно не хочет.

Белле приходится это признать. И сдаться.

— Сто восемьдесят.

Мужчина кивает. По-деловому.

Через полминуты на столе уже лежат двести долларов, оставшиеся, по велению Пиджака, как напоминание о «драгоценной» ночи. Как раз между тарелок.

— Этого хватит, чтобы вернуть.

— Эдвард, пожалуйста, — миссис Каллен предпринимает вторую попытку, глотая слезы, — я не хотела, чтобы он снова думал… ты же знаешь, я не хотела ссорить вас опять… прости, ну пожалуйста, пожалуйста, прости меня!

— Сейчас же верни Элис деньги.

— Да, да, конечно, — Белла поспешно оглядывается в поисках своего телефона, быстро-быстро кивая, — я верну, сегодня же. Только не обижайся на меня…

Она выглядит невыразимо хрупкой сейчас. Волосы спутались, потускнели, кожа из бледной приобрела едва ли не сероватый оттенок, а большие карие глаза в слезах. В тяжелых и болезненных, как и полагается. А остальное тело… голубой халат на нем просто висит.

Но даже этого сегодня слишком мало, дабы остановить Эдварда.

— Куда ты? — испуганно зовет жена, догоняя его, когда идет к двери.

Не отвечает. Даже не думает.

— Эдвард, — умоляюще заглядывает в глаза, хватая за рукав наспех накинутого пальто, — не надо… не надо, пожалуйста!

Панически боится его ухода, как совсем недавно он боялся ее. Между ними есть различие, он был прав. И это различие не в поле, а в отношении.

Она осталась бы, даже если бы была зла, как черт. Даже если бы он предал ее, что едва не сделал вчера, осталась.

А он нет. Для него это было слишком сложно, как бы эгоистично подобное ни прозвучало.

Кажется, Белла начинает понимать это. Отпускает его руку. Обреченно становится возле стены.

— Не бросай меня, — предпринимая последнюю попытку, тихонько просит, цепляя серый взгляд.

Но услышав хлопок двери, закрывает глаза руками. Плачет.

У Эдварда болит голова, а во рту сухо. Его пальцы, что есть мочи сжавшие ручки скамейки, дрожат. И дождик, моросящий не меньше часа, постепенно пробирается под пальто. Вынуждает мерзнуть.

Мужчина не решается шевельнуться или вздохнуть. Не решается попытаться подняться и уйти… вернуться домой.

С замиранием сердца каждый раз, когда рядом слышится незнакомый голос, он шумно сглатывает, усилием воли сдерживая крик.

На центральной аллее, расположившейся в километре от их дома, давно зажглись фонари. Лавки закрылись, лотки пропали, а фонари — зажглись. И никого, кроме них и горящих окон сверху, здесь не должно было быть, Каллен знал. Потому и пришел сюда. Потому и выбрал это место.

Заняв крайнюю скамейку и с любопытством наблюдая, как отражаются в луже фонари здесь и на соседней улице, он успокаивал дыхание, делая глубокие вдохи-выдохи и заново проигрывал недавний разговор с отцом. По строчкам. По фразам. По буквам.

Карлайл никогда не был им доволен. Ни в детстве, ни сейчас — хотя уверял, что любил. Так почему же теперь это воспринимается так болезненно? Почему и без того стертая в порошок мужественность еще что-то да значит? Или это все из-за Беллы? Из-за ее несдержанного обещания?

Эдвард не может понять. Не может, потому что не привык к тому, что после беседы с Карлайлом глаза щиплют слезы, а в горле неприятно першит. В разрезе случившегося любое подобное поведение донельзя сильно коробит. Надо найти выход…

Пару раз за это время Каллен намеревался позвонить отцу. Позвонить и, поддавшись глупому порыву, высказать все, что о нем думает. И те же пару раз, поворачивая на полпути — сбрасывая вызов, — оставлял эту затею.

Не решался.

«Ты не в состоянии прийти на праздник к брату из-за работы».

Из-за работы… господи, лучше бы это была работа. Лучше все вокруг было работой, от которой можно отказаться и про которую можно было бы забыть. Он бы с непередаваемым удовольствием написал заявление об увольнении и разделался с этим раз и навсегда.

Но не выйдет. Но невозможно.

Дома ждет Белла, в стеклянном офисе — Элиот Паркер, а за сотню километров — семья. Они все претендуют на его внимание, и ни от кого из них он не в состоянии отказаться. Никак.

С его ухода прошло уже часа три, на улице потемнело, похолодало, и дождь усилился. Белла, наверное, волнуется, и это, несмотря на то, что горечь от поступка жены витает в сознании, заставляет Каллена подумать о возвращении.

Он трижды смотрит на дисплей своего телефона и каждый раз подмечает, что никому, кроме девушки, позвонить не может. И ни к кому больше не может прийти сейчас, среди ночи, чтобы как следует выплакаться.

Эсми он напугает, да и до нее нужно доехать. А там Карлайл. А там — очередной упрек.

Эммет наверняка в баре. А если не в баре, то с девушкой. А если не с девушкой, то вряд ли в состоянии после вчерашней вечерники — а их на неделе много — принимать гостей.

Друзья?.. Мужчины — их главный недостаток.

Так что, в конце концов, зажмурившись и вдоволь надышавшись зимним воздухом, Каллен собирается медленно направиться вдоль аллеи назад, к подъезду.

Но планы неожиданно рушатся.

Они всегда, к слову, рушатся неожиданно.

Как и восемнадцатого.

На его скамейку — именно на его, хотя вокруг полным-полно пустых, — на край садится незнакомец. Фигура в серой куртке и с телефоном. Фигура, закуривающая длинную тонкую сигарету и что-то приглушенно обсуждающая. Легонький дымок, вырывающийся с каждым его выдохом, душит не хуже ядовитого пара.