АlshBetta - Мужчина без чести [СИ]

Белла сидит на кресле слева и любуется на эту колыбельку. Белла смотрит и улыбается. На ней любимый желтый халат, а тапочки, выданные заботливой Эсми, выполнены в виде кроликов.

Тишина, тепло и идиллия, царящие и внутри девушки, и снаружи, создают особое настроение.

Счастливое…

Белла вздыхает, укладывая ногу на ногу и опираясь спиной на кресло. Немного повернув голову, мечтательно поднимает вверх глаза. Эта колыбелька — лишь начало. Она хочет, чтобы их было три. А лучше — четыре. Четыре чудесных колыбельки. Каждая с балдахином и каждая с игрушками внутри.

Материнство наравне с замужеством всегда были главными мечтами для мисс Свон. А теперь, когда сбылась и первая, и вторая, желать больше нечего. Она понимает, что получила всего, чего только могла захотеть.

Убаюканная приятными мыслями, Белла прикрывает глаза, намереваясь чуть-чуть вздремнуть. Тихонькое постукивание старых часов на комоде дополняет и без того идеальную атмосферу. Но… недолго.

Сначала, заслышав тихонькое хныканье, Белла поднимает голову.

Потом, когда немного дергается балдахин, наверняка задетый маленькими требовательными ручками, хмыкает.

И, под конец, когда уже громкий и нетерпеливый вопль, призывающий маму поторопиться, заполняет спальню, встает с кресла.

Между кроваткой и прежним местом девушки максимум семь шагов. И идти их одно удовольствие, потому что голос малыша уже кажется Белле самым красивым. Даже если он такой недовольный…

— Тише-тише, — бормочет она, склоняясь над колыбелькой. Отодвигает невесомую ткань, пробирается рукой между висящих игрушек и… натыкается на одеяло. Простое, ровно застеленное одеяло из того самого комплекта. И подушку. И простыни.

Колыбелька пуста.

Белла испуганно хмурится, недоверчиво откинув одеяло вниз. Подняв подушку. К черту растолкав по сторонам балдахин.

И все равно — пуста.

А детский крик тем временем становится лишь громче…

Нестерпимо болит внизу. Прямо-таки рвет на части. Безжалостно кромсая выбранную часть тела, невидимый ножик, соединяясь с воплем ребенка, доводит до грани. Белла стонет и плачет, пытаясь хоть как-то унять, прекратить пытку. Ей хочется двинуть руками, но они не слушаются. Ей хочется схватить что-то рядом, опереться на что-то, удержаться, но это невозможно.

Здесь нет беспросветной темноты, как обычно описывается, и здесь нет никакой тишины, которая вспарывает барабанные перепонки.

Здесь непонятная и густая, словно болото, серая жижа — и сверху, и снизу, и по сторонам — в сочетании с непрекращающимся криком о помощи. Его криком. Комочка…

Ей надо его защитить, Белла знает. Ей надо взять его на руки, прижать к себе, закрыть телом, прошептать «я люблю тебя». Ей надо, чтобы он был в порядке. Чтобы ему ничего не угрожало.

Но Комочка нет рядом и нет в отдалении. Его вообще нигде нет.

А вот Эдвард есть. Откуда-то из недр памяти в самом дотошном на подробности изображении является его лицо. Оно взволнованное, оно — подрагивает. И на белой, как снег, коже отпечатался смертельный страх.

Эдвард что-то говорит. Как-то странно держит ее, прижав к себе, и что-то говорит. Требует, едва ли не срывающимся голосом. Конечно же, дрожащим. Но без слез.

С надеждой оглядывается… куда, зачем? И продолжает говорить то, чего Белла никогда не услышит.

Вокруг мелькают какие-то тени. Тени или люди?.. Важно ли. В ушах по-прежнему звучит голос Комочка. И он один по-прежнему слышен. Оглушает остальных.

Внезапно вспыхивает свет. Раз — и как из прожектора. Прямо по глазам, по голове. Больно… Комочек кричит громче.

Белла плачет вместе с ним. Плачет, потому что не знает, как и чем может помочь. Больше уже ничто не слушается — даже губы. Все тело бесчеловечно обездвижили, а сознание безжалостно вспороли, заставив слушать несмолкающие детские вопли. И теперь, в дополнение ко всему этому, еще и что-то холодное — ощущение всего мгновенье, но запоминается — касается низа живота. Того самого места, откуда…

А вот теперь и вправду темнота. Непроглядная.

Эта очень странная кровать. Она какая-то… правильная. Правильной формы, с четырьмя углами, с квадратными подушками и таким же квадратным одеялом. Оно легкое, тонкое, но, что странно, теплое. А подушка хоть и маленькая, но удобная — по размеру и положению головы. А вообще жестковато. И наволочка — синяя-синяя, аж до рези в глазах — неприятно шуршит от самого маленького движения.

Изучая новое место при помощи осязания и слуха, Белла подмечает, что тут так же тихо, как в злосчастной спальне до начавшегося безумия. Это пугает и успокаивает одновременно. Дает надежду, что, возможно, оно привиделось. Оно все.

Но больше ничего не определить. Все остальное — за гранью ощущения для людей, лишенных возможности видеть. Белла понимает это. Принимает. И послушно, даже в какой-то степени немного обреченно, открывает глаза. Веки тяжелые, но терпимо. На минут десять должно хватить.

Комната. Небольшая, аккуратно и минималистки обставленная, с квадратным окошком на правой стене, которое предусмотрительно прикрыто жалюзи. Пол здесь ровный и поблескивающий от скупого уличного света. Не ковер, не ковролин, не дерево. Возможно, линолеум. Сероватый.

Стены наоборот, как будто в противовес, выкрасили в голубо-зеленый. Особого соблюдения стиля нет, да и особого оптимизма тоже. Надо было покрасить — вот и покрасили. Зачем заморачиваться?

Кровать Беллы, небольшой стульчик возле нее и странное сооружение с проводами за спиной — все, что можно обнаружить в комнате. Хотя, если принять во внимание крохотную картинку какого-то мальчика в синей шляпе на стене, то есть еще и она. Правда, незаметная. Правда, бесполезная.

Вокруг никого нет и нет даже шагов снаружи, предвещающих чей-то приход, неслышно. Сплошная тишина и покой. Сплошное обволакивающее туманом ощущение брошенности…

Белла закрывает глаза и снова открывает, надеясь оказаться где-нибудь еще. У нее бывали сны, чтобы картинки сменялись на другие. Вот пляж на Коста-Дараде, а вот уже солнечный берег Сиде. Все бывает. Но сейчас не удается.

Только чертова комната.

Обращаясь к памяти, уставшей почему-то, как будто после бесконечной напряженной работы, девушка пытается найти хоть какую-то зацепку, как могла здесь оказаться. И что делать дальше. И чего дальше ждать.

И где Эдвард…

Однако память оказывается бесполезной. Вспышки, которые она дает, не помогают делу, а лишь путают. Белая ткань, неприятное приспособление из пластика, нарастающая боль внутри и чертов крик Комочка, который будет сниться ей в кошмарах. Он, по большей части, и вынуждает прекратить. Хватит!

Белла отчаивается. По-настоящему, так, что дрожат пальцы, а глаза жгут слезы. Все так тщетно, так глупо… отвратительное ощущение.