АlshBetta - Мужчина без чести [СИ]

В этот самый момент, когда зачем-то глаза обращаются к поскрипывающим синим простыням, взгляд и находит ту самую «зацепку». Вполне очевидную.

На ее правой руке, обернутая пластырем на запястье, виднеется тонкая иголка с полупрозрачным проводком, уходящим вверх. А чуть выше, на законном вот уже шесть лет месте филатхи, пусто. Красной ниточки как не бывало.

Вот и вся правда: комната — палата, простыни — больничной койки, а неудобная сорочка — для пациентов, оставшихся на ночь. И капельница недвусмысленно подтверждает правду, вскрытую филатхой. О ребенке…

Белла тихонько вздыхает. Белла прикрывает глаза. Белла больше не сдерживает слезы, которые тут же, получив молчаливое дозволение, с неустанным рвением начинают течь по щекам.

Все-таки отсутствие правды — лучше. Как и отсутствие памяти. Было проще.

Девушке вспоминается колыбелька с сиреневыми динозавриками, игрушки по стенкам, балдахин и тепло большой детской комнаты; вспоминается пять белых тестов разных марок, на которых был один и тот же вердикт: две полоски. И незаметный бугорок на животе. Теперь плоском. Теперь — пустом.

Так бывает, да? Чтобы все так кончалось?..

— Она знает? — глухой голос откуда-то снаружи волей-неволей привлекает внимание. А уж то, что открывается белая дверь, ведущая внутрь палаты, тем более. На миг затаив дыхание, Белла смотрит, как мужчина с наброшенным поверх рубашки докторским халатом входит в комнату. И как осторожно, стараясь не создавать лишнего шума, прикрывает ее за собой.

А потом он оборачивается, и в нежданном посетителе Белла узнает мужа. Уставшего и хмурого, с темными спутанными волосами и полупогасшим взглядом. Как в тот день, когда они вместе пересматривали свадебные кассеты. Когда он сказал, что не хочет детей…

— Привет, — заметив, что она не спит, говорит Эдвард, и в его голосе кажется, проскальзывает облегчение. При взгляде на жену облегчение.

Беллу коробит это выражение лица. Облегчение?!

Она ничего не отвечает.

Каллен аккуратно, выверяя каждый шаг и напряженно глядя на девушку, подходит ближе. Просительно, готовый принять отказ, если нужно, кивает на стул рядом. Разрешение получает. Садится.

— Белла, — ласково шепчет, очертив контур обручального кольца, практически болтающегося на ее безымянном пальце.

Та против воли всхлипывает в ответ, и этот звук отражается на лбу Эдварда увеличившимся числом морщинок.

— Белла, — сожалеюще повторяет он, оглядев ее — с ног до головы — с ощутимой горечью, — очень больно?..

Она качает головой. Мужчина спрашивает про физическое состояние. Ему интересно то, что снаружи. А внутри… а внутри — к черту. Хотя только там, на самом деле, и больно. Нестерпимо.

— Пройдет, — так и не дождавшись от жены словесного ответа — или дополнения к ответу хотя бы — уверяет Эдвард, — пройдет, dama, я обещаю. Нужно только чуть-чуть потерпеть.

Очень легко сказать. Так легко, что даже страшно. А ничего не вкладывая, ничего не выражая этими словами — особенно. Белла с ужасом приходит к мысли, что, похоже, эта потеря — потеря Комочка — только ее. Эдвард… не любил его. Он не хотел видеть его рядом.

От несправедливости, пусть и по отношению к существу, которого уже нет рядом, у Беллы перехватывает дыхание. Отворачиваясь от мужа, она зажмуривается и всеми силами, какие только есть внутри, надеется удержать слезы. Проглотить рыдания. Проглотить никому не нужную боль.

— Позвать доктора? — озабоченно спрашивает Каллен, стараясь правильно оценить ее реакцию. — Белла?

— Нет.

— Точно?

— Да.

Эти два слова забирают весь воздух и весь ровный тон, какой у нее оставался. Теперь только слезы. Теперь только боль.

Белла не может поверить в то, что происходит вокруг. Не может поверить, что добровольно отвернулась от мужа, не может поверить, что не хочет сейчас его видеть, и пребывает в полнейшем ужасе от того, что его голос, его забота — как яд сегодня. Разъедают изнутри.

Эдвард был прав — с той ночи мало что в нем осталось прежнего. Теперь и девушке это наконец ясно. Жаль, что так поздно.

— Dama, ну что? — мужчина тщетно старается поймать ее взгляд и выпытать, в чем проблема. — Что такое?

Белла старательно отворачивается. Старательно, насколько позволяет капельница, придвигается к другому боку кровати. Подальше. Побыстрее.

Старые слезы высыхают, а новые текут. Лицо неприятно сковывает, а сил сдерживаться все меньше.

— Все хорошо, — никак не помогая делу, нежно шепчет Эдвард, теперь уже не поглаживая, а обвивая, легонько сжимая ее руку, — Белла, дыши глубже. Ничего не случилось.

Эти его слова — в высшей степени безжалостные и безбожные — добиваются-таки своего. Задохнувшись от негодования, сжав зубы до того, что они скоро треснут, и игнорируя, как сжимается внутри и без того повсюду перерезанное сердце, Белла оборачивается к Эдварду. Испепеляет карим взглядом.

— Ничего не случилось? — шипит, усмиряя дрожащий голос. — И это все — тоже «ничего»? То, что он… то, что я… ничего, Эдвард?

Практически выплевывает ему в лицо. Впервые, наверное, за весь брак охватывает такая ярость по отношению к этому человеку. И все хорошее, все доброе забывается. Оно в принципе не идет в сравнение с тем, что происходит сейчас.

Тот — ее Эдвард — не сказал бы этого.

А сегодняшний — этот, чужой — сказал. И даже не понимает причину ее праведного негодования, судя по вытянувшемуся лицу и пронизанному недоумением взглядом.

— Что ты?..

— Я не понимаю, как, — стремясь закончить, пока это еще возможно, стремясь высказаться перед тем, как снова придется погружаться в серую жижу и слушать кошмарные крики ребенка, зовет Белла, — как у тебя хватает сил и совести… как ты можешь… так… говорить? Я так хотела… мы так хотели когда-то…

— Изабелла, я сожалею, что тебе пришлось это пережить, — сострадательно говорит мужчина. Ему и обидно, и жалко. Непонятно лишь, кого.

— И все? — Белла до крови кусает губы, ожидая более полного ответа. — Это все, что ты можешь сказать?

Эдвард тяжело вздыхает, сбрасывая с плеч мешающийся халат. Принимает собственное решение.

— Я бы любила вас одинаково, ты же знаешь… если чертова ревность или этот эгоизм… господи, ну неужели ты правда так думал?..

Эдвард поднимается со стульчика, обходя неудобно поставленный штатив с капельницей.

— Я не могу так… и с тобой… — стонет Белла, глотая слезы, — я же люблю тебя! Ну почему, ну почему ты нет?! Почему ты так хочешь…

Эдвард нагибается и обнимает жену. Забирает к себе в объятья, осторожно приподнимая ее голову и спину над подушками. Не дает закончить и не обращает внимания на слабую попытку отпихнуть себя. Делает вид, что не замечает.

Белла не желает этих рук рядом. Не желает чувствовать их, ощущать, вдыхать знакомый запах и понимать, что мужчина здесь — как тогда, у алтаря, и обещал. Но это в теории воспалённого и обозленного на весь мир из-за своей потери сознания.