АlshBetta - Мужчина без чести [СИ]

А на деле…

— Неужели ничего не случилось, Эдвард? — едва слышно спрашивает, когда сдается под напором нахлынувшей нужды в том, кто хоть как-то может утешить, кто знает, кто видел… — Неужели правда ничего?..

И плачет. Плачет громко, едва ли не с воем, стиснув пальцами рубашку Каллена и теснее прижавшись к его коже. Слушает свои стоны, всхлипы, неровные вдохи. Слушает, вспоминая, как совсем недавно так же безутешно рыдал сам Эдвард. И в который раз поражается жестокости всего, что случилось за эту неделю. Жестокости по отношению к ним обоим.

— Тише, — мужчина гладит каштановые волосы, чередуя касания с поцелуями, — тише, моя девочка. Не надо…

Не надо, он прав. Ничего не надо. И держаться, и обнимать не надо. Но как же хочется! До боли, до жжения в пальцах! Больше ей некому говорить, как болит…

— У него серые глаза, — открывая потаенную дверцу мужу в свои самые сокровенные фантазии, хнычет Белла, — как у тебя…

— Они у него и будут, — Эдвард осторожно целует ее макушку, покрепче обняв за плечи, — или как у тебя, карие.

— Мои — волосы, — не соглашается миссис Каллен, утыкаясь лицом в грудь мужа и слушая его чуть ускоренное сердцебиение, — глаза — твои.

— Как скажешь, — он тут же кивает, выдавив улыбку.

На некоторое время разговор прекращается. Белла рыдает, по-прежнему не в силах прекратить, а Эдвард терпеливо сносит эту истерику, перебирая ее локоны. Но спустя пять минут даже его терпение кончается.

— Тебе нельзя сейчас плакать, — поцеловав ее висок, а затем, спустившись к уху, сообщает мужчина.

Белла жмурится.

— Мне все равно.

И вправду — а как иначе? Ради чего теперь?.. Ради кого?

— А мне нет, — Эдвард хмыкает, убрав со взмокшего побелевшего лба Беллы темные волосы, — и ему тоже.

Сначала Белла не обращает внимания на эту фразу. Принимает как оговорку… но минуту спустя, проиграв в голове еще раз и сопоставив…

— Ему? — севшим голосом переспрашивает, стиснув зубы.

— Ребенку, — со взрослой снисходительностью объясняет Белле мужчина, — это мнение твоего доктора.

— Какому ребенку?..

У Беллы в голове медленно, но верно прорисовывается полупрозрачная картинка. Такая миражная, такая хрупкая, что она боится ненароком коснуться ее мыслями, дабы не разбить, не уничтожить. Крохотный огонек надежды, потухнувший, казалось бы, ночью в ванне, с красным маревом вокруг, загорается снова. Едва заметно.

Не сходится. Нельзя. Невозможно.

А как же хочется!..

— Dama, — Эдварду не нравится ее тон и неожиданно проснувшаяся дрожь, ставшая теперь как озноб, — давай ты успокоишься, и мы обо всем поговорим, ладно?

— Эдвард, какой ребенок?.. — жмурясь, как при загадывании самого заветного желания, переспрашивает Белла. Не успокоится, пока все точки не станут над «i». Не посмеет.

Тихонько усмехнувшись, Эдвард немного отстраняется, но жену по-прежнему держит в руках. Заглядывает в ее глаза, правой рукой погладив по левой скуле, по которой до сих пор бегут слезы.

— Кареглазик или сероглазик. Наш ребенок, Белла.

В сером взгляде впервые нежность при произнесении этих слов. Впервые, словно во сне, блеск. Ему не плевать. Ему хочется. Он… любит!

— Я не?.. — вздрогнув, Белла автоматически накрывает ладонью живот. Левой. Неужели?

— Нет, — Эдвард уверенно качает головой, едва заметно морщась от ее предположения, — ну что ты!

— А как же?.. Я думала… филатха, Эдвард! Филатха! Где она? — как незыблемое доказательство, в котором теперь уж очень хочется сомневаться, Белла приподнимает руку с капельницей. До смерти боится оказаться права и до ужаса желает убедиться, что ошибалась. Теперь не огонек, теперь костер надежды. Теперь не стеклянная картинка — теперь каменный столб. Из веры.

— У меня, — мужчина, подавшись немного назад, выуживает из кармана заветную красную ниточку, с непониманием глядя на жену, — им надо было поставить капельницу, и я снял ее.

Сжав свое украшение так крепко, как только возможно, разглядывая его во всех ракурсах и при лучшем свете, Белла снова плачет. Плачет, широко-широко улыбаясь. До того, что болят губы.

— Я беременна, — едва слышно шепчет, горящими глазами оглянувшись на мужчину.

— Беременна, да, — подтверждает он, легонько чмокнув ее в лоб, — им удалось остановить кровотечение.

Похожее ощущение счастье — безбрежного, полного и яркого как никогда, охватывало Беллу лишь однажды. На свадьбе, когда на палец мужа надела кольцо и стала его. По-настоящему. Навсегда.

А теперь… теперь еще один подарок, еще один дар. Вторая жизнь после, казалось бы, смерти.

Не хватит благодарности…

— Мы пойдем в церковь, — заявляет Белла, притягивая Каллена обратно к себе и обнимая его крепко уже самостоятельно. Прижимаясь всем телом и глотая слезы, — пожалуйста…

Он кивает.

— Хорошо.

Белла поражается метаморфозе за каких-то полчаса. Из ненависти к мужу ее снова охватывает необъятная любовь. И снова, задыхаясь от полноты ощущений, она не может понять, как умудрилась родиться под такой счастливой звездой. Как ей может везти… настолько!

— Ты что, не знала? — спустя какое-то время, когда она, уже лежа на подушках, гладит его пальцы, а он перебирает ее волосы, спрашивает Эдвард. С удивлением, которое не скрывает.

Девушка качает головой.

— Мне сказали, ты знаешь! — он удивляется еще больше. И, видимо припоминая все то, что недавно случилось, морщит лоб.

— Наверное, я не услышала, — подтверждает не самые лучшие его предположения Белла. Краем мыслей, где-то в глубине сознания, припоминает седовласого доктора, склонившегося над ней.

Но теперь на это обстоятельство абсолютно плевать.

— Мне следовало сразу сказать тебе, — извиняющимся тоном, придя в себя, шепчет Каллен. Наклоняется к ней. Гладит. — Но я думал…

— Я тоже думала, — Белла поджимает губы, покраснев от правды, которую хочет произнести, в которой намерена признаться, — что ты не рад случившемуся… что ты… недоволен.

Эдвард морщится. Вот сейчас недоволен. Вот теперь.

— Изабелла, — припадает к ее лбу, целуя сначала его, а потом медленно спускаясь ниже и ниже к скулам, к щекам, к губам, — ну что ты такое говоришь.

— Извини, пожалуйста, я знаю…

— Я тебя люблю, — перебивает ее Эдвард, сделав глубокий вдох. И уже не робко, уже уверенно, как настоящий папа, мужчина и защитник, прикасается к сорочке жены на животе, — и его люблю тоже.

Северным сиянием, в которое при этой фразе, при чудесном признании окрашиваются глаза жены, Эдвард готов любоваться еще сотню лет.

А потому повторяет снова:

— Я хочу этого ребенка, dama.

И улыбается.

Этой ночью они оба остаются в больнице. Эдвард отказывается уходить, припоминая вчерашние слезы и неслышные просьбы жены о помощи, произнесенные дрожащими губами. Белла же отказывается его прогонять, несмотря на весь эгоизм подобного решения.