АlshBetta - Islensk kaffi, или Кофе по-исландски [СИ]

— Твои слова дорогого стоят, Триггви. Это слова настоящего отца.

— Ты щедра на похвалу…

— Я говорю то, что я вижу. Еще до того, как узнала о твоей дочери, я видела прекрасного человека, а теперь вижу еще и прекрасного папу. Ты переоцениваешь время, в которое мы живем — такое сочетание теперь большая редкость.

В молчании кухни слышны завывания ветра, удары градинок и шум стекающей воды. Непогода не унимается, и вслед за ней все громче и быстрее стучит у меня в горле сердце. От пристального взгляда исландского сказочника, не разбавленного, по сути, ничем. Долгие, столь долгие две минуты мы не произносим ни слова, не совершаем ни движения. А затем Триггви вдруг резко, до рези в ушах от скрипа, отодвигает стул. Приседает передо мной, из-за своего роста оказываясь лишь на голову ниже.

— Ты даже представить не можешь, какая ты Сладость, Асаль.

Я понимаю немой жест, которого не было, бессловесный знак, который и не нужен. Потому что я чувствую все то же самое в этот момент. Я вижу наше сходство в загоревшихся глазах Триггви.

Он меня целует, а я беру в ладони его лицо. Глажу бороду, скольжу по коже, зарываюсь в волосы и притягиваю к себе ближе, сильнее. Чтобы чувствовать лучше. Чтобы вот теперь воплотить все прежние ожидания в жизнь.

Мы с Триггви уже целовали друг друга — под лучами авроры, в его машине, наедине и с собой, с природой. Сейчас все по-другому — куда-то девается робость, утекает осторожность, скрывается под налипающим на окна снегом боязнь. Есть только горячее, нестерпимое, откровенное желание. Во всех его смыслах.

Начавший первым, первым мужчина и останавливается. Глубокий поцелуй, от которого и мое, и его лицо так и пылает, мягко заканчивает. Широкие ладони держат мою голову, гладят волосы, а потом и шею, и плечи, и мои собственные руки. Большими пальцами я очерчиваю границу бороды на щеках Триггви, осторожно обхожу ссадину.

— Тебе бы ее промыть… а то саднить будет.

— Уже саднит, — он тяжело выдыхает, с откровением посмотрев на мое лицо, — и куда сильнее.

От двусмысленности я лишь пьяно ухмыляюсь, не краснея.

Триггви крепко, но отрывисто целует мою ладонь. Его сбитое дыхание пускает целый рой мурашек по всему моему телу.

— Если бы мы с тобой встретились в другое время, Асаль… или в другом месте…

Его спавшую прядку, еще до конца не высохшую, я бережно заправляю за ухо.

— Вряд ли бы мы встретились с тобой где-то, кроме кофейни.

Наследник викингов чуть прикрывает глаза, будто стараясь как следует почувствовать мои ладони. Какие белые, но какие длинные у него ресницы!.. А тонкие синеватые веки подрагивают.

— Тогда в кофейне Рейкьявика. Или пекарне Осло. Или в твоем Истанбуле, если бы мне захотелось научиться варить кофе на песке.

— Нам уже это не переиграть, Триггви.

— В том и беда, — мой сказочник так непохоже на себя, болезненно и удрученно хмурится.

Открывает глаза, где еще тлеют угольки вспыхнувшей страсти, но уже проступают холодные ростки здравых рассуждений. Они режутся, как наледь, что постоянно соскабливаю со своей машины. И ничего хорошего не обещают.

— Асаль, — мужчина, привлекая мое внимание, теперь и сам касается моей щеки. Так трепетно, как поправлял одеяло Ярдарбер, так ласково, как в ту ночь в Кеблавике, после первого поцелуя, — я не встречал такой девушки, как ты, и я вряд ли хоть когда-нибудь встречу кого-то похожего на тебя. Но мне нечего тебе предложить… а значит, и удерживать тебя у меня нет права.

Я сосредоточенно разглаживаю рубашку на его плечах. Прежде казавшееся чем-то нереальным, вот так касаться теперь — самая обыденная вещь. Триггви далек от моего мира так же, как Рейкьявик от Стамбула, а мне в его мире придется сильно постараться, чтобы хоть немного стать своей. Сложности — неотъемлемый этап отношений? Или они как индикатор несовместимости?

— Ты можешь предложить мне себя — ровно то же, что могу предложить тебе и я.

Триггви снисходителен к моим словам.

— Два по цене одного. Моя жизнь, моя дочь… Асаль, мой дом — все здесь, в Исландии. Без лета, в вечном тумане и дожде. А ты такая солнечная, моя девочка. Тебе не привыкнуть.

Тихо вздохнув, я наклоняюсь к Триггви. Едва-едва, очень аккуратно, касаюсь его лба своим. И вижу, как краешком губ мужчина улыбается.

— Я, быть может, смогу смириться.

…Улыбка становится горше.

— Как думаешь, это того стоит?

Мне проще говорить куда более сокровенные вещи, когда мы так близко. Я рада, что Триггви не отстраняется больше, я тоже не хочу. Порой нужна решимость оставаться рядом.

— Триггви, — я глажу волосы на его затылке, привлекая к себе все внимание, — я знакома с тобой без малого две недели… но уже, кажется, знаю о тебе больше, чем о ком бы то ни было. И мне так нравится то, что я знаю и вижу, что не готова от этого отказаться. Бывает, все понятно по первому взгляду. И тут уж хоть косой дождь, хоть снег, хоть прошлое… у каждого есть прошлое и каждому выбирать, что с этим прошлым делать. У твоего прошлого очаровательная улыбка и такие красивые папины глаза. Я думаю, да, это того стоит.

Триггви выглядит и тронутым, и ошеломленным одновременно. Но постепенно в его радужке разгорается радость. Такая, какую не придумать и не передать.

Он счастлив.

— Раз так, мы попробуем, Сладость, — обещает. — И быть может, все у нас получится.

Семь лет спустя.

Я останавливаю машину на левом краю дороги, как и говорил Триггви, в трех километрах от заправочной станции. Несколько автомобилей уже припаркованы чуть позади, около десяти человек неспешно бредет к вершине холма, пожилая семейная пара там уже разливает себе чай из цветастого термоса. В окружении поросших мхом камней и зеленеющей травы, необычайно свежей этой осенью, картина по меньшей мере идеалистическая.

С предвкушением ухмыльнувшись, я выключаю мотор.

— Приехали, дети.

Ярдарбер самостоятельно расстёгивает ремень своего детского кресла. Ей нравится, что оно находится ближе всех к двери, а значит, выйти она сможет первой. Это всегда вызывает праведное негодование Александра, чьи слезы я вижу в зеркале заднего вида уже сейчас.

— Я-д-д-и!!!

Качнув головой, выхожу из машины. Ярдарбер, расслабленно потягиваясь, с интересом смотрит за небольшой группкой людей.

— Все приехали посмотреть на папу, — не без гордости заявляет она.

Я отстегиваю Александра, потихоньку переходящего на протяжные всхлипы. Меня забавляет, что как только ремни его больше не держат, минуя даже мои руки, мальчик сам выпрыгивает из автомобиля на примятую траву. И с довольным, веселым смехом наматывает круги возле Ярдарбер. Она, моя заботливая девочка, даже делает вид, что собирается его поймать — поддерживает эту маленькую игру. И слезы забыты.