Виктория Хислоп - Возвращение

Не представляя себе, куда ведут ее ноги, она шла легким, неторопливым шагом, что давало ей время на размышления. Может, она не так уж отличается от людей в церкви. Может, они чувствуют такую же уверенность. Они «знают», что Бог существует, и их вера в чудо воскрешения незыблема. У нее была своя вера: девушка знала, что Хавьер все еще жив. Пока она стояла на тротуаре, решение принялось само собой. Она направится на север, руководствуясь интуицией и единственной имевшейся у нее зацепкой: дядя Хавьера жил в Бильбао. Вероятно, ее возлюбленный там, дожидается ее.

Хотя страха она теперь почти не испытывала, женщине все-таки не стоило путешествовать одной. Мерседес понимала, что передвигаться в компании ей будет безопаснее. Альмерия кишмя кишела беженцами, и ко многим из тех, кто намеревался покинуть город, вполне можно было присоединиться. Решив навести на этот счет справки, она завязала разговор с двумя женщинами. Сами они планировали еще ненадолго задержаться, но подсказали ей семью, супружескую пару с дочерью, которая вот-вот отправится в дорогу.

– Уверена, что слышала, будто они решили не затягивать с отъездом, – сказала женщина помоложе своей сестре.

– Да, так и есть. У них родственники где-то на севере, туда они и направляются.

– Когда получим хлеб, пойдем и найдем их. Одной тебе ехать нельзя, да и они наверняка будут рады компании.

Отстояв очередь и прижимая к груди ломти хлеба, они направились к школе на окраине Альмерии, где эти две женщины, как и сотни других беженцев, устроили себе пристанище. Мерседес странно было видеть классные комнаты, где взрослые теперь превосходили числом детей и где стулья со столами были свалены в углу, а по всему полу лежали расстеленные старые одеяла. На стенах все еще висели жизнерадостные детские рисунки. Сейчас они казались неуместным напоминанием о том, как старый миропорядок перевернулся с ног на голову.

Сестры отыскали место, где оставили свои скудные пожитки. В той же самой комнате сидела еще и женщина средних лет. Создавалось впечатление, будто она штопает носок, но, присмотревшись получше, Мерседес увидела, как та пытается зашить свой туфель. Кожа была настолько мягкой и изношенной, что с ней справлялась даже обычная иголка. Женщина практически перешивала свою видавшую виды обувку заново. Без нее ей все равно дороги не было.

– Сеньора Дуарте, это Мерседес. Ей нужно на север. Может она поехать с вами?

Женщина продолжала шить. Даже глаз не подняла.

Мерседес ощупала пальцами закругленные носы своих танцевальных туфель; каждая лежала в своем кармане пальто. Иногда она забывала о них, но они всегда успокаивающе оттягивали карманы.

– Мы пока не едем, – сказала сеньора Дуарте, взглянув наконец в лицо Мерседес. – Но как соберемся, можешь поехать с нами, если хочешь.

Слова прозвучали без намека на теплоту, не говоря уже об искреннем гостеприимстве. Хотя в комнате было душно, Мерседес почувствовала, что дрожит всем телом. Она понимала, что люди могли напрочь лишиться способности сопереживать. Многие стали свидетелями ужасных зверств. Как вот и эта женщина. Глаза ее выдавали. Она перешагнула рубеж, и теперь ее мало интересовали незнакомцы, а может, даже и ее собственная семья.

Через несколько мгновений подошла девушка, на вид ровесница Мерседес.

– Достала хоть что-нибудь? – спросила ее мать, снова не поднимая головы.

– Столько, сколько дали, – ответила девушка. – Дали, правда, совсем немного. Едва на одного хватит.

– Но нас трое, включая твоего отца, а то и четверо, если эта девушка соберется ехать с нами, – сказала она, указывая на Мерседес кивком головы.

Та сделала шаг вперед. Женщина, которая представила ее, уже ушла.

– Ваши знакомые сказали, что я могу присоединиться к вам, так как мы все едем в одном направлении. Вы не будете против?

Мерседес говорила немного неуверенно, опасаясь, что дочь, как и мать, отнесется к ней с прохладцей.

Девушка оглядела ее с головы до ног, но не с подозрением, а с интересом.

– Нет, конечно не будем, – с явной теплотой в голосе отозвалась она и, помахивая жалким мешочком с чечевицей, продолжила: – Пойдем поищем, где можно это приготовить. Уверена, у нас получится сообразить из этого что-нибудь путное, чтобы всем хватило. Я вижу, у тебя есть немного хлеба.

Девушки встали в очередь, чтобы воспользоваться маленькой кухонькой. Теперь все уже свыклись с очередями. Там знакомства иногда перерастали в дружбу.

– Прости, если мама держалась не очень приветливо.

– Все в порядке. Я же вам совершенно чужая. Как еще ей со мной себя вести?

– Раньше она такой не была.

Мерседес заглянула девушке в лицо – и словно себя со стороны увидела. С девичьего личика на нее смотрели глаза старухи, исполненные такой печали, словно она уже хлебнула сполна за свою жизнь.

– Это из-за моего брата. Эдуардо. Он шел с тремя своими друзьями впереди нас. В какой-то момент мы разделились. Мамины туфли разваливались на ходу, она стоптала себе пятки до крови и не могла идти слишком быстро, а Эдуардо так и рвался вперед. Нам повезло уцелеть во время налета. Когда самолеты улетели и мы двинулись дальше, то увидели их. Всех четверых. Мертвых. Лежащих в ряд. Тела оттащили с середины дороги, чтобы людям не надо было их обходить. Родители остальных еще не дошли досюда, мы узнали обо всем первыми.

Мерседес показалось, будто сама была там. Она и в самом деле вполне могла проходить мимо этого места несколькими секундами ранее.

– Мы разминулись с ними на какую-то минуту. Знаешь, как бывает: опаздываешь на встречу, а когда наконец добираешься, тебе говорят: «Ой, а он только что ушел» – и возникает такое ощущение, будто ты потеряла что-то или упустила. Вот и мы себя чувствовали похоже, только с нашей потерей уже ничего нельзя было поделать. Эдуардо просто не стало. Мы разминулись с ним буквально на минуту. Он был еще теплым. В голове не укладывалось, что его нет больше на свете. Тело лежит, а самого-то внутри уже нет.

По щекам девушки текли слезы. Мерседес могла прочувствовать всю чудовищность ее утраты. Ей вспомнилось, как сама она увидела безжизненное тело своего брата. Игнасио был мертв уже несколько часов, и Мерседес потрясла тогда своя же собственная мысль: это не ее брат. Она помнила, как осознала отличие между телом и трупом. Последний напоминает пустую раковину, какие встречаются на пляже.

Мерседес не находила нужных слов. По пути из Малаги девушка сотни раз сталкивалась со смертью, но от этого даже на фоне страданий та никогда не переставала быть трагедией.

– Мне очень жаль. Какой ужас… какой ужас.

– Они никогда не станут прежними. Я знаю. Никогда. Отец два дня потом не разговаривал. Мама все время плачет. Мне остается быть опорой им обоим…