Виктория Хислоп - Возвращение

Мужчина поднял на нее глаза и широко, ободряюще улыбнулся. По ее выходу, по позе, по тому, как она держалась, он понял, что она не раз уже танцевала на публике и справится с ведущей ролью в их паре.

Она наклонилась и прошептала ему на ухо:

– Можете повторить?

Он слушал ее, а его пальцы летали по струнам, с виртуозной ловкостью поддевая их ногтями.

Появление этой девушки рядом на миг вернуло его в прежнюю жизнь, когда обычный вроде бы вечер мог сложиться восхитительно непредсказуемым образом. Его часто приглашали играть на хуэргас , и единственное, что точно было известно заранее, так это то, что ни в чем не могло быть уверенности: каким выдастся вечер, кто сыграет лучше, как будут танцевать женщины, посетит ли собравшихся дух музыки, песни и танца, ощутят ли они дуэнде ?

Он улыбнулся ей. Мерседес и всем остальным, кто заметил выражение, мелькнувшее на его лице, показалось, будто в сумрачный день из облаков вдруг выглянуло солнце. Такие проявления теплоты стали в последнее время большой редкостью. И вот вслед за проигрышем зазвучала солеа, которую она так хотела услышать снова. Мерседес начала хлопать в ладоши, поначалу несильно, пока не почувствовала, что зрители целиком и полностью отдаются ритму и не в состоянии больше отличить биение музыки от стука своего собственного сердца. Несколько женщин стали хлопать вместе с ней, не сводя глаз с девушки, которая, появившись ниоткуда, приковала к себе всеобщее внимание. Когда их пальмас зазвучали увереннее, она начала притоптывать правой ногой, все сильнее и сильнее. Добившись мощных ударов, она мгновение помедлила, с грохотом впечатала левую ногу в пол и – начала танцевать. Плавным текучим движением поднялись над головой руки, выворачиваясь в запястьях, длинные узкие пальцы за последний месяц стали совсем тоненькими.

Впервые за долгое время люди смогли стряхнуть с себя гнетущее чувство безысходности.

Токаор своей игрой вторил ее движениям; чем дальше, тем более страстным становилось его исполнение. Сейчас он чуть не с яростью рвал ногтями струны и ударял по накладкам на деке. С этой гитарой за спиной он прошел много миль, несколько раз ронял ее по пути. Инструмент каким-то чудом почти никак не пострадал, но то, как он терзал его сейчас, наводило на мысли, что он во что бы то ни стало вознамерился живого места на нем не оставить.

Он был совершенно уверен, что крепкий сосновый корпус гитары выдержит такое обращение, и теперь использовал свой инструмент, чтобы выразить всю полноту душевной боли, которую испытывал сам и которую переживали его слушатели. Музыка эхом откликалась на их страдания.

За время танца этот незнакомый музыкант стал для Мерседес кем-то совсем другим. Два года назад, когда она впервые станцевала в куэва , они с Хавьером тоже были друг другу совсем чужими людьми. Сосредоточившись и плотно закрыв глаза, она позволила музыке перенести ее в тот вечер, и она снова всем своим существом, без остатка отдалась танцу.

После солеа , сочетающей спокойную и непоколебимую выдержанность с выражением непостижимо глубоких чувств, после повествования о мучительной боли и о высоком страдании нервы зрителей были как натянутые струны. Они понимали, что выступление не было подготовленным. Едва слышно раздавались приглушенные «Оле!», словно никому не хотелось рассеять ненароком чары.

Токаор знал, что атмосферу поможет разрядить более жизнерадостная алегриас . Он заметил, что его танцовщица понемногу расслабляется, подхватывая новый ритм и вспоминая движения. Некоторая одеревенелость в теле, которую Мерседес ощущала после всех этих недель без танцев, прошла, и сейчас она могла сгибаться и скручиваться с прежней легкостью, как и раньше, точно попадая в такт, щелкать пальцами.

Радость, сквозившая в этом танце, заставляла всех позабыть про свои разрушенные жизни, про сгоревшие дома, про стоящие перед глазами трупы и жестокие лица людей, выживших их из родного города. Многие присоединились к веселью, все с большим воодушевлением хлопая ладонями в такт музыке.

Под конец Мерседес здорово устала. По ее шее и спине струился пот; она чувствовала, как он ручейком стекает между ягодиц. Она отдала себя всю, почти не помня, где она и кто. Как и ее зрители, девушка перенеслась в прошлое. В своем воображении она была на празднике, в окружении семьи и друзей. Она пробралась через аплодирующую толпу в конец комнаты, к Ане. Лицо ее новой подруги так и сияло восхищением. Танец Мерседес произвел на нее сильное впечатление.

– Фантастико , – просто сказала она. – Фантастико.

А гитарист все играл. Между последним ударом ноги, которым Мерседес завершила исполнение алегриас и негромким аккордом, открывшим новую композицию, не было ни малейшей паузы. Люди слушали его, точно завороженные, и он хотел подольше удержать их в этом состоянии.

Казалось почти невероятным, что его музыка рождается перебором струн только одной гитары. Полнота и глубина звучания, богатство мелодики – за все это будто были ответственны несколько инструментов, а когда сверху накладывались еще ритмичные отзвуки, которые он легким постукиванием извлекал из полого корпуса гитары, у слушателей появлялось ощущение, что их теплым коконом обволокли несколько слоев роскошного бархата. Теперь, когда кто-то хлопал в ладоши, а пара человек отбивали ритм на своих стульях и крышках столов, казалось, что музыка звучит отовсюду сразу. Никто в комнате не устоял перед стремительным журчанием нот; покорены оказались все.

Мерседес легонько постукивала пальцами одной руки по ладони другой. Девушки стояли рядышком, прислонившись к стене, их плечи соприкасались.

Из тени вышел человек. Это был крупный мужчина, на голову выше всех остальных, с густой шапкой темных кудрей, спадавших чуть не до плеч и на вид казавшихся жесткими. Его рябое небритое лицо наполовину скрывала клочковатая щетина. Зрители расступились, давая ему дорогу, поскольку держался он так, что сразу становилось ясно – церемониться не будет, пойдет напролом. На его угрюмом лице не проглядывало даже намека на теплоту.

Пока гитарист доигрывал свою композицию, только что прибывший подтащил к его стулу свой. Сидя рядом, эти двое мужчин выглядели так непринужденно, словно уже встречались раньше. Они с минуту переговаривались вполголоса, хоть гитарра ни на секунду не отрывал пальцев от струн. Пока они шептались, он продолжал наигрывать мелодию, успешно удерживая внимание толпы.

Слушатели не сразу сообразили, кто издает этот новый звук. Казалось, он не имеет никакого отношения к певцу. Все, кто видел, как мужчина занимает место, уже представили, как будет звучать его голос, но действительность обманула их ожидания. Из глотки певца полились низкие приятные ноты – ничего схожего с сиплым цыганским надрывом. Так тихо пела чья-то душа. После вступления к таранте [66] Таранта – песня в стиле тарантас, зародилась в Альмерии и распространилась по шахтерским городам юго-восточной части Испании; шахтерская песня. голос начал набирать силу, вступили пальцы и кисти цыганского кантаора [67], выражая рвущиеся из него эмоции. В слабом освещении комнаты его крупные бледные руки резко выделялись на фоне черной куртки. Словно куклы-марионетки в мимодраме, они, воплощая жалость, гнев, несправедливость и скорбь, повествовали историю цыганских гетто. Он рассказывал эту историю всю свою жизнь, и казалось, что души изгнанных жителей Малаги откликнулись на трагизм его лирики так, как никогда раньше.