Виктория Хислоп - Возвращение

Теперь слушатели действительно прониклись. Посмотрев на себя, они поняли, что его внешняя грубость лишь отражала их собственную. Они все теперь выглядели похоже – суровыми, грязными, загнанными, печальными.

В конце первой кантe [68]Ана повернулась к Мерседес:

– Интересно, он всегда так поет?

– Кто его знает? – отозвалась Мерседес. – Но красивее я ничего не слышала.

Исполнение хитано получило восторженный отклик. Он описал их историю, их жизнь. В его пении волшебным образом находили выражение их собственные чувства.

– И как он только знает? – пробормотала себе под нос Ана.

До конца вечера многие еще успели станцевать, причем кое-кто с таким пылом, что мрачное настроение, царившее в Альмерии, похоже, рассеялось. Появился еще один гитарист. За ним шла пожилая женщина, с поразительным мастерством управляющаяся с кастаньетами, которые она хранила в кармашке юбки с тех самых пор, как покинула дом. Как и пара туфель Мерседес, эти простые деревяшки дарили пожилой женщине немалое успокоение всякий раз, когда она чувствовала под кончиками пальцев ободряюще знакомые прохладные кругляши. Они стали для нее неизменной точкой опоры в этом странном, жутком кошмаре, какой стала неожиданно обрушившаяся на нее новая жизнь.

Feria вышла ни на что не похожей. К четырем часам утра в комнату набились почти все мужчины, женщины и дети, нашедшие приют в этой школе. Стало так жарко, как и в августе бывает нечасто. Люди позабыли о своем положении и просто улыбались. Вечер закончился лишь тогда, когда токаор наконец совершенно выдохся. Все смогли хотя бы на несколько часов провалиться в глубокий сон: впервые за много дней их не смог потревожить даже серый отблеск рассвета.

Мерседес и Ана спали на твердом полу вместе, укрывшись одним одеялом. В таких обстоятельствах быстро становятся друзьями, и, проснувшись, девушки остались лежать, свернувшись калачиком, под одним одеялом на двоих и делиться друг с дружкой своими историями.

– Я кое-кого ищу, – призналась Мерседес. – Потому мне и надо на север.

Она слышала собственный голос, такой твердый и решительный, но, взглянув на выражение лица Аны, поняла, как вздорно могли прозвучать ее слова.

– И кого ты ищешь?

– Хавьера Монтеро. У него родственники под Бильбао. Я подумала, он мог попробовать добраться туда.

– Раз мы все равно все едем в одном направлении, – сказала Ана, – поможем тебе, чем сможем. Выезжаем сегодня после полудня. Когда он соберется. – Она кивнула на отца, лежащего у стены неподвижной, прикрытой одеялом грудой; он все еще спал.

Мерседес уже знала, что теплого отношения от отца Аны она не дождется. Прошлой ночью, вернувшись в классную комнату за своими танцевальными туфлями, она ненароком подслушала разговор, ставший для нее потрясением. Девушка как раз собиралась войти, когда поняла, что внутри идет какое-то обсуждение на повышенных тонах и упоминается ее имя.

– Послушай, мы ведь не знаем ничего об этой Мерседес, – выговаривал сеньор Дуарте супруге. В комнате почти никого не было, большинство ее обитателей отправились послушать музыку, что их так неодолимо манила. – Что, если она коммунистка?

– Да никакая она не коммунистка! С чего ты это выдумал?

Мерседес замерла у приоткрытой двери.

– Да потому что, куда ни плюнь, везде коммунисты. Экстремисты чертовы. Это ж все их заслуга. – Он сделал широкий жест, обводя рукой брошенные кое-как несуразные пожитки, убедительно символизирующие вырванные с корнем жизни.

– Как у тебя язык только поворачивается их в этом обвинять? – повышая голос, возмутилась сеньора Дуарте. – Прямо как братцы твои заговорил.

Мерседес остолбенела от услышанного. Ана упомянула, что ее отец очень зол на республиканское правительство, но только сейчас она поняла, насколько осторожно ей нужно будет себя вести.

– Без этих rojos , – с отвращением выплюнул он, – мы бы не жили сейчас в этом кошмаре.

– Без Франко и кошмара бы никакого не было, – парировала она.

Тут гнев застил сеньору Дуарте глаза, и он замахнулся на жену. Он не потерпит такой дерзости. Она подняла руку, чтобы защититься от удара:

– Педро!

Он сразу же пожалел о своем поступке, но сделанного не воротишь. Глава семейства никогда еще не выходил из себя настолько, чтобы ударить жену, возможно, потому, что она никогда еще так ему не прекословила.

– Прости, прости, – сокрушенно шептал он, мучимый раскаянием.

Мерседес пришла в ужас оттого, что у мужа поднялась на жену рука. Она точно знала, что ее отец никогда бы и пальцем не тронул мать. На мгновение промелькнула мысль: «Может, стоит вмешаться?» Сеньор Дуарте явно искал, на кого бы возложить вину за смерть своего единственного сына. В его глазах виновны были все – не только бомбардировщики, унесшие жизнь сына, и националистические войска, захватившие полстраны, но и республиканцы, которым не удалось выступить единым фронтом.

Сеньора Дуарте не была расположена отступать:

– Так ты хочешь сказать, что скорее предпочтешь жить под фашистами, чем отстаивать то, за что сам голосовал?

– Да, лучше так, чем отправиться на тот свет… да, лучше. Потому что смерть бессмысленна. Вспомни о нашем мальчике, – резко ответил сеньор Дуарте.

– Так я и думаю о нашем мальчике, – отозвалась сеньора Дуарте. – Его убили те, кого ты теперь собираешься поддерживать.

В них обоих боролись скорбь и гнев. Им ну никак не удалось бы удержаться в рамках здравомыслия.

Сеньора Дуарте со слезами на глазах покинула комнату; Мерседес спряталась в тени, когда она прошла мимо. Девушке нужны были ее туфли, и она, улучив момент, забежала, чтобы их забрать. Сеньор Дуарте поднял на нее глаза. Его всегда теперь будет мучить мысль, что она могла подслушать их разговор.

После полудня все четверо были готовы отправиться в путь. В Мурсию они поедут на автобусе.

Трое друзей из Гранады уже во второй раз покидали Мадрид. Воодушевляющие слова Пассионарии останутся с ними до самой линии фронта.

Итальянцы уже некоторое время выводили свои войска из окрестностей Харамы и сейчас, в начале марта, начали новую наступательную операцию под Гвадалахарой, в тридцати милях к северо-востоку от Мадрида. Этого-то друзья и ждали, их боевой дух перед новым сражением был на высоте. Однако условия, в которых им придется сражаться, оказались далеки от того, что они себе представляли. Имея в своем расположении внушительный арсенал, состоящий из танков, пулеметов, самолетов и грузовых машин, войска Муссолини собирались перейти в массированное наступление на территории Республики.

К тому времени, как Антонио, Франсиско и Сальвадор прибыли на передовую, итальянцы уже прорвали оборону и заняли господствующую позицию. Мощь их артиллерии не оставляла республиканским силам почти никаких шансов на победу. Потом изменилась погода. Пошел дождь со снегом. С тех пор погодные условия играли в этом противостоянии роль чуть ли не менее значимую, чем вооружение.