Виктория Хислоп - Возвращение

Ана большую часть поездки проспала.

В Мурсии, как и во многих других местах, люди уже дошли до того, что были вынуждены просить на улицах милостыню, но выходило, что руки они тянули к таким же нуждающимся. Сойдя со ступеней старого расшатанного автобуса, который их сюда привез, девушки заметили старика, играющего на трубе. Рядом танцевала его собачка.

– Мерседес, смотри! – Ана в восторге дернула Мерседес за рукав. На какое-то мгновение это зрелище показалось им очаровательным – первое, что хоть немного скрасило их день. – Что за прелесть, но погляди только, какая она тощая…

В глазах собачонки читалась та же печаль, что и в глазах ее хозяина, и их дуэт, пленительный поначалу, казался теперь жалким, унизительным что для животного, что для его владельца. Пары монет, брошенных в лежащую перед ними шляпу, наверное, более чем хватало, чтобы сносить этот позор, вот только мало кто задерживался, чтобы посмотреть на их выступление.

– Все мысли только о том, что бы положить в желудок, – пожаловалась Ана. – Это единственная часть тела, которую я еще чувствую. – Ее спина и ноги затекли от долгого сидения. – Интересно, где тут можно поесть.

Магазины не пустовали, но Дуарте хотели растянуть средства на как можно более долгий срок. Несколькими неделями ранее сеньор Дуарте снял с их банковского счета все деньги, и теперь невозможно было сказать, сколько им придется рассчитывать только на них. Он не спешил развязывать мошну.

Хотя они вроде были не против делиться с Мерседес всем, что имели, девушка частенько мучилась угрызениями совести. Кроме своей компании и разговоров, – а Мерседес прекрасно сознавала, что больше Ане в этом смысле рассчитывать не на кого, – она мало что могла предложить взамен. Деньги у нее давным-давно закончились.

Ана с Мерседес решили пройтись, пока сеньор Дуарте искал, где им остановиться. Они прогуливались, а у Мерседес из головы не шел образ танцующей собачонки в гофрированном воротничке. И тут вдруг ее посетила мысль, простая и очевидная, хоть она и привела ее в крайнее смятение. Если у нее выйдет отыскать кого-нибудь, кто согласится ей аккомпанировать, она сможет станцевать, и тогда, если ей заплатят за выступление, она сумеет хоть как-то отблагодарить семью Дуарте, не будет для них обузой.

Сперва они зашли в одно из кафе на площади. Как и везде в городе в этот час, там царило ощущение запустения. Многие молодые люди уехали, чтобы вступить в ряды ополченцев, так что казалось, будто не стало вдруг целого слоя общества. Впрочем, мужчина средних лет, управляющий баром, производил впечатление довольно жизнерадостного малого. Вечером у него по-прежнему ожидался наплыв клиентов, и ему надо было подготовиться. С алкоголем перебоев пока не было, и народ пил вволю. Дела шли неплохо. Он улыбнулся вошедшим девушкам.

– Чем могу помочь? – поинтересовался он.

– Мы бы хотели вас кое о чем спросить, – бойко начала Ана. – Моя подруга хочет станцевать. Вы разрешите ей выступить здесь?

Бармен перестал натирать бокалы.

– Станцевать? Здесь, в кафе?

Он отреагировал так, словно его попросили о чем-то из ряда вон выходящем, хотя на этих деревянных половицах выступали величайшие из местных танцоров. На стене за стойкой даже висела подписанная фотография прославленной байлаоры , известной под именем Архентина.

В прежние времена танец был простым действом: естественным откликом на музыку, которому с радостью предавались все, от мала до велика. Теперь даже такое невинное занятие, как танец, таило в себе скрытые политические смыслы.

Никто не удивился тому, что чувственное, вольное искусство фламенко, процветавшее во многих областях Испании, не получит одобрения жесткого и фарисейского режима Франко. Что вызывало куда большее беспокойство, так это атмосфера порицания, которая установилась на некоторых республиканских территориях, где стали появляться плакаты, приравнивающие танцы к преступным деяниям. Их развешивали анархисты; эти бумажки внушали одновременно чувство вины и страха. Когда Мерседес увидела одну из таких на стене в Мурсии, ее точно холодной водой окатило. Как только можно было объявить танцы вне закона?

«GUERRA A LA INMORALIDAD» [69], – кричал заголовок плаката. Наряду с распитием спиртного в барах, посещением кино и театров танцы объявлялись препятствием в деле борьбы против фашизма.

«El baile es la antesala del prostitutión», – было написано ниже. «Танцы приводят к проституции».

В больших городах, может, и имелись какие-то основания ставить танцы и проституцию на одну доску, но эти чистые девушки, зашедшие в его бар, казались слишком уж милыми и простодушными. Хозяин кафе был республиканцем и пришел в не меньший ужас, чем Мерседес, когда узнал, что танцы объявлялись чем-то противозаконным.

– И что вы за это хотите? – спросил он нарочито деловым тоном, призванным скрыть пришедшие в его голову мысли.

– Какую-нибудь плату, – ответила Мерседес, стараясь придать голосу уверенности.

Она впервые будет танцевать за деньги, но жизнь изменилась, и правила тоже.

– Плату… Что ж, пожалуй, если танцы привлекут в бар посетителей, то у меня появится резон вам заплатить. Ну а если сами посетители захотят вас как-то отблагодарить, в этом, надо полагать, не будет ничего зазорного. Ладно. Почему бы и нет?

– Спасибо, – поблагодарила его Ана. – А не найдется ли в округе кого-нибудь, кто мог бы сыграть на гитаре?

– Думаю, найдется, – ответил владелец кафе, развеселившись.

В каждой деревне, в каждом селе в здешних местах имелся человек, играющий достаточно хорошо, чтобы аккомпанировать танцовщице. Он мог бы пригласить кое-кого к девяти, так им хватит времени, чтобы порепетировать во дворе перед выступлением.

– Да, и последний момент, – сказал он. – Думаю, тебе лучше надеть что-то более… мм… подходящее.

Мерседес вспыхнула, вдруг почувствовав неловкость за свой внешний вид. Она уже несколько недель ходила в одной и той же юбке с блузкой. Возможность постирать свои вещи выдавалась редко, и она привыкла к въевшейся в ее наряд грязи.

– Но у меня больше ничего нет, – призналась она. – В этом я ушла из дому. Вот туфли только прихватила, и все.

– Мария! Мария! – уже кричал мужчина в сторону лестницы, ведущей прямо из бара на второй этаж, и через мгновение там показалась хрупкая женщина, его жена.

Обошлись без представлений.

– Она будет танцевать сегодня вечером, – сообщил он, указывая на Мерседес, – но ей нужно платье. Можешь ей найти что-нибудь?

Женщина окинула Мерседес внимательным взглядом и, обернувшись, ушла.

– Она быстро управится, – пояснил хозяин. – Дочка раньше танцевала, она была чуть полнее тебя, но что-нибудь да подойдет.