Паскуале Ферро - Запахи моих воспоминаний

На следующий день мы снова встретились. Лицо Массимо было мертвецки бледным, взгляд отсутствующим. Мы пошли в наш постоянный бар, я попытался понять, что же произошло. Он был настолько обескуражен, что не мог вымолвить ни слова.

«Что с тобой?» спрашивал я его. Но мои вопросы наталкивались на стену прежнего безмолвия. «Что случилось?» не унимался я.

Массимо нарушил молчание. «Он мой отец! Мой настоящий отец!» разом выпалил он. И разрыдался.

Мать, по возвращении из ресторана, подождала его, чтобы узнать причины его такого поведения, и он все ей выложил. Он рассказал, как дядя устроил все так, чтобы они поверили, что Массимо все время врал, он рассказал об истории с дневником, об играх, которые он вынужден был терпеть и благодаря которым все остальные считали его злым и лживым ребенком, но он не сказал ни слова о пережитом насилии. Мама пронзительно посмотрела на него и с лицом, перекошенным от боли, призналась, что на самом деле его дядя был его настоящим отцом. Ошибка молодости. Массимо спросил, знал ли он о своем отцовстве. И она жестоко отрезала: «Да!».

В жизни своей я видел и пережил множество историй, но омерзение, испытанное от этого откровения, было таким огромным, что меня всего скрутило.

Я его так никогда и не спросил, был ли это брат матери или названного отца. У меня просто не было времени. Моя фирма отправила меня обратно в Неаполь.

Массимо звонил мне несколько раз, и в одном из разговоров он сказал, что любит меня, но у него никогда не хватало бы духу признаться мне в этом, чтобы не вмешиваться в наши отношения с Марко. Я оценил его тактичность, но кроме большой привязанности ничего не питал к нему. Мы продолжали созваниваться еще какое-то время, сначала часто, а потом все реже и реже, пока не прекратили всякое общение.

Еще одна история из тех, что, будь она мне поведана кем-либо, я бы принял этого человека за лгуна.

Но и после того случая я многократно слышал подобные невероятные истории. Со временем я стал активистом Ассоциации «Арчигей» Неаполя и часто я отвечал за службу «Телефона доверия». Я выслушивал стольких ребят, которые рассказывали мне о случаях изнасилования дядями, отцами, соседями. Множество парней звонили, чтобы выговориться, излить, как и Массимо, отвращение, которое они в течение многих лет держали в себе, считая это постыдным, будто они были насильниками, а не жертвами.

Иногда я уговаривал их приехать к нам в офис, где мы собирались, чтобы познакомится и пообщаться.

Я помню одного типа (до сих пор время от времени встречаю его), который отчаянно искал себе друга, своего принца на белом коне. Я помог ему, подсказав несколько мест, заведений, где он мог бы завязать новые знакомства.

Часто он находил себе пару, но, как правило, спустя неделю давал ему отставку и возвращался ко мне, умоляя о помощи. Я довольно долго пытался поддерживать его, пока однажды, вне себя от злости, не высказал все, что думаю.

«Милый!» обрушился я на него. «Не существует принца на белом коне! Или ты находишь принца, или белого коня. Все это сказки, придуманные Белоснежками или Спящими Красавицами, но ты, волосатый бородач, не похож ни на Белоснежку, ни на Спящую Красавицу!».

Иногда мне приходилось иметь дело с глупыми сопляками, которые ничего не подозревали о насилии над детьми, и поэтому меня дико бесили их поверхностные рассуждения. Я злился, думая обо всех других мальчишках, которые, как Массимо, не могли отделаться от пережитого горя.

Например, Алессио, молодой парень, у которого грустные моменты сменялись агрессией. Я никогда не видел, чтобы он смеялся, будто кто-то украл улыбку с его лица.

Спустя некоторое время я узнал от одного приятеля печальную правду. Когда ему было двадцать лет, несколько мужиков завели его куда-то и там по очереди изнасиловали. Они оставили его лежать одного, голого, как червя, превратив в кровавое месиво. Перепуганный, он бросился в море и провел среди волн всю ночь. Когда он вернулся домой, то рассказал родителям, что его друзья пошутили над ним, бросив в море; у него не было сил признаться в жестокой правде, и так он остался один на один со страшной тайной, которая с годами превратила его в глазах других в очень странного парня. Те мужланы, та ужасная ночь украли у него не только одежду, но и его веру, жизнерадостность, надежды на будущее. Они забрали у него такую эфимерную, но такую необходимую вещь — душу. Сейчас Алессио женился, но те, кто видел его свадебные фотографии, говорили, что ни на одной нет и следа улыбки или хотя бы какой-то ужимки, похожей на нее.

Большинство звонков, что я принимал, были от молодых ребят, которые не могли смириться со своей гомосексуальностью. Многие не понимали, почему, глядя на фотографию обнаженного мужчины, они возбуждались, желали обладать им. Я никогда не позволял себе просто ответить «Ты гей! Точка!», потому что каждый раз, когда я оказывался перед такими вопросами, я вспоминал о том гребаном журналисте, который в спешке вынес вердикт моей проблеме в нескольких печальных и холодных словах. И даже если они были подростками или уже вполне взрослыми, а не детьми, как я, никогда я не смог бы дать столь ранящий ответ. Наоборот, я старался разредить ситуацию, объяснить им, что это не было такой уж большой проблемой, что надо было принять со спокойствием проблему. Иногда я настолько проникался этими историями, что буквально чувствовал себя их героями, а осознание того, что я сам прошел через подобные переживания раньше, не позволяло мне проявлять излишнюю жесткость и высказывать безразличные умозаключения.

Но театр и моя ежедневная занятость вынудили меня оставить волонтерскую службу. Я представил заявление об увольнении директору, навсегда забирая с собой бесценный опыт, пережитый в стенах Ассоциации «Арчигей».

Я вновь был вместе со старыми друзьями, с которыми я организовывал театральные постановки.

Я окунулся в бездну театра, благодаря накопленному ранее опыту мы выпустили новый спектакль. Меня привлекли к сотрудничеству и другие театральные компании, которые также принадлежали к авангардному направлению.

Однажды мне позвонила моя подруга Мириам: «Я написала монолог для тебя. Надеюсь, тебе понравится».

Я прочел его. Это был восхитительный меланхолический текст.

А самое удивительное то, что там был описан случай насилия, совершенно схожий с тем, что пережил я в детстве.

Я согласился выступить с ним. Первое представление состоялось в Риме на небольшой неформальной сцене. Мы были совершенно никому не знакомы: ни броского имени, ни спонсоров за плечами; но нам удалось, к нашему огромному удовольствию, завоевать одобрение прессы и зрителей, которые в конце каждого спектакля заходили к нам в гримерки, чтобы поблагодарить нас.