Паскуале Ферро - Запахи моих воспоминаний

Это был прекрасный опыт, который мы потом повторили в Неаполе, и были также хорошо приняты. В то же время я занимался написанием текстов и, всегда оставаясь в рамках социальной тематики, я поставил несколько пьес, рассказывающих о нищете, насилии, изоляции.

Мне было очень легко описывать и воплощать на сцене судьбы маргинальных персонажей, потому что это были истории, которые я сам неоднократно переживал, пропускал через себя, и сейчас они все были внутри меня, в моей душе, в каждом сантиметре моей кожи, и вырывались наружу каждый раз, когда я клал перед собой чистый лист бумаги, брался за ручку или выходил на сцену: моими сообщниками были сцена и темнота, и я чувствовал, будто находился в исповедальне или на кушетке на приеме у психиатра.

Это было невероятно больно и утомительно заново переживать все те горести. Я всегда был один на сцене, перед незнакомой публикой, которая неотрывно следила за мной, анализировала мои слова, чувствовала мою боль. И призраки прошлого выходили из-за кулис, с подмостков, с авансцены. из аплодирующего зрительного зала.

Когда, наконец, занавес опускался, я сразу убегал в гримерку снимать грим. На самом деле я никогда не оставался на сцене, чтобы получить наслаждение от аплодисментов, потому что хотел быстрее освободиться от тисков персонажа, от мучительной истории. Вы тогда спросите: почему же ты исполнял эти роли, выбирал такие пьесы?

Нет, это был не акт мазохизма, а скорее мой вклад в посрамление тех, кто ласкал и издевался над детьми, моя причастность к общественному порицанию, и таким своим незначительным поступком я пытался взволновать души зрителей.

Поверьте мне, им будет стоить невероятных усилий забыть этого маленького человека, который со сцены рассказывал о том, как он терял, искал и находил, вновь вставал и обретал себя, чтобы продолжать это непростое занятие — жить. Это был тяжелый груз, который я доносил в одиночку до публики и до всего мира, но единственным способом воссоздать нужные переживания было — показать того сильного человека, коим я был и буду.

Я использовал язык как заточенный нож, был готов защитить себя на сцене и в жизни, и в то же время в поразительном противоречии закрыться наедине с собой в долгом безмолвии. Потом, когда я чувствовал, что мое внутреннее равновесие подавало признаки усталости, я прятался за абсурдным ритуалом; я лгал самому себе, но шел в кино на порнографические сеансы или в общественные туалеты, и там я остервенело занимался сексом среди тяжелого смрада гнилой спермы и мочи, потом возвращался домой грязный внутри и снаружи, более одинокий, чем прежде, продолжая мучить себя. Я делал все это, потому что бессознательно понимал, что рано или поздно мое естество отреагировало бы на этот психоз, восстало бы против него.

Такое ощущение, будто стоишь в шаге от самоубийства, но в последний момент встряхиваешься и возвращаешься к жизни, и каждый раз, когда я перерождался, я чувствовал себя более сильным, настроенным на противостояние мужчинам, которые бесцеремонно врывались в мою детскую жизнь и оставляли свою безумную невротическую сперму в маленьком тельце вчера и во взрослых раздумьях сегодня.

Я продолжал жить с Марко.

Между тем компания, на которую я работал, уволила меня. Летом того года мы решили поехать в отпуск на Сицилию, и там я познакомился с сорокалетием мужчиной с синими глазами. Я влюбился в него, красивого жителя Милана, и началась прекрасная история с поездами, самолетами, бесконечными километрами дорог среди тумана и непрекращающегося дождя долгой северной зимой.

История, полная бесконечных телефонных разговоров и внушительных счетов. Я оставил Марко и начал встречаться со Стелвио.

Тем временем я организовал небольшую фабрику одежды и неимоверными усилиями и жертвами пытался поддерживать наплаву и фабрику и отношения со Стелвио, приезжая к нему почти каждые выходные. Часто я ездил вместе с приятелем, Ренато по прозвищу «бестолочь», у него там тоже был друг. Спустя несколько месяцев Ренато решил обосноваться в Милане и снова мои изнуряющие и нервные путешествия проходили в одиночестве. Однажды вечером я сообщил Стелвио о своем намерении переехать к нему. Я ожидал услышать его согласие, радостное одобрение, а вместо этого он напридумывал кучу неубедительных отговорок. Я будто бы получил пощечину, в который уже раз в моей жизни…

Он был и остается замечательным человеком, нежным, щедрым, но, к сожалению, его неуверенность, страхи, его желание отдалиться от меня, или точнее, не впускать меня в свою жизнь, надломили наши отношения и мои чувства к нему, которые и так уже были непростыми из-за расстояния, разделявшего нас.

Между тем Марко ушел из моего дома, и я опять оказался один, и, как будто этого было недостаточно, отказ Стелвио сделал ощущение одиночества еще более глубоким. Ради него я бросил Марко, каждые выходные я срывался за сотни километров к нему, чтобы провести хотя бы один день вместе.

Мне надо было принимать определенные решения, а для этого необходимо было круто повернуть всю жизнь. И я сделал это. Я оставил Стелвио. Сил мне придал Лино, парень, с которым я познакомился за несколько месяцев до этого, он был очень похож на меня, хотя мы были все-таки очень разные. Лино всегда говорил мне, что любит меня, а я отвечал, что никогда не брошу Стелвио, что я однажды обязательно уеду навсегда. В Лино мне очень нравилась его улыбка и то, что, несмотря на тысячи проблем, он был очень веселым, с шуткой наготове, он всегда мог рассмешить меня. Я строил эгоистичные планы на совместное будущее со Стелвио, и в то же время каждый мой день был полон радостью от общения с Лино. Я был настолько уверен в этом, что даже решил перебраться поближе к району, где жил Лино. Тогда я сдал квартиру в Санит и арендовал небольшую виллу рядом с его домом. Спустя несколько дней, ночью, полиция ворвалась в дом, они надели наручники на Лино и увели его. Инспектор, заполнив бумаги, сказал: «Вы должны покинуть этот дом».

Я заметил, что я честный человек и свободный гражданин, он ответил коротко: «Я тебя предупредил… если ты меня понял — хорошо!»

Я ничего не понял и еще несколько дней жил в этом доме, потом целая цепь событий вынудила меня оставить его.

Тем временем я узнал, что положение Лино было не из лучших, он был в большой опасности, мы стали переписываться. Письма, полные страданий, обещаний. Это испытание длилось восемь месяцев, и я впал в депрессию. Я забросил работу, ночевал в доме матери, у друзей, но никто не хотел терпеть мои слезы. Потом начались проблемы с деньгами, я постепенно, не осознавая этого, опускался все ниже и ниже, и мне опять пришлось справляться со всем этим в совершенном одиночестве.