Дитер Нолль - Киппенберг

— А ты не видишь никакой возможности, — робко перебил мои размышления Ланквиц, — если бросить все силы?..

— Не знаю, не знаю, — рассеянно отозвался я, — может, и вижу, дай подумать.

Мне следовало прикинуть степень риска. Если в пределах отпущенного мне времени и всех предоставленных в мое распоряжение средств вероятность успеха составляет всего лишь ноль целых пятьдесят одну сотую, то и тогда я должен идти на риск. Два года назад Шнайдеру без особых трудов удался синтез, минуя некоторые промежуточные стадии, которые тогда никто особенно точно не зафиксировал, потому что от эксперимента ждали лишь общетеоретических выводов. А здесь могли и должны были возникнуть проблемы, и даже вполне серьезные. Но это уж дело Хадриана с ними справляться. Дальше надо прикинуть, как насчет техники, сырья, энергозатрат и пропускной способности нашей аппаратуры, начиная от лабораторного опыта или же пилотной установки, которая даст нам потом достаточно цифровых данных, только успевай обрабатывать. Правда, формально кинетика реакций особых трудностей не представляет. Харра назовет это старыми историями, но вот технология со всеми хитростями, со всякими массо- и теплопередачами в больших масштабах — это ведь тоже непростая штука… Авось хоть ЭВМ не выдвинет дополнительных проблем. Я перегнулся, чтобы достать телефон на столе у Ланквица, и набрал номер машинного зала.

— Лемана, пожалуйста… хорошо, я подожду.

Ланквиц тоже ждал. Он понял, что спектакль по взвинчиванию цены кончился, знал он также из своего опыта работы в концерне, как каменист и долог путь от лабораторного опыта к промышленному производству.

Леман подошел к телефону.

— Ну, в чем дело?

— Нас тогда перебили, а я хотел просто убедиться, собрал ли ты весь пакет программ. Собрал весь — и еще сверх того? Приятно слышать… Да, более высокого порядка… Возможно, Гаусса, но ее нет в пакете программ… Меня интересуют приблизительные расчеты коэффициента Фурье, расчленение эмпирически заданных кривых, какими их рисуют самописцы… Вот и хорошо! Да, а машинные инженеры? Прямо сегодня ночью? Вот и отлично, Курт, вот и отлично! А теперь выбрось к черту свой скептицизм, так нельзя подходить к делу. Ну ладно, поговорим позже. Пока все. — Я положил трубку.

Я окинул мысленным взором все, что уже сделано и что упущено и прозевано. Я сложил сетевой план Вильде с отзывом фрау Дитрих, сопоставил наличествующее с недостающим, которое складывалось из бесчисленных мелочей, сопоставил — и не получил пятьдесят один процент вероятности успеха. Да, но я не просчитал себя самого. Я тут же вставил в расчет свою собственную персону и — глянь-ка — получил тютелька в тютельку пятьдесят один. Я поглядел на Ланквица.

— Мне видится тут некоторая возможность, — сказал я, — но, ты уж не взыщи, мне придется поймать тебя на слове: мобилизация всех сил! Под нашим управлением должны быть использованы все возможности, решительно все, без исключения.

Ланквиц кивает.

— Не будешь ли ты так любезен объяснить мне…

Я объяснил. При этом я расхаживал по кабинету, Ланквиц перебил меня только один-единственный раз, задал вопрос и внимательно выслушал ответ.

— Что значит промышленное производство? — сказал я. — Несчастные сто килограммчиков дневной продукции — это же все-таки не то, что принято называть промышленным химическим производством. — Я говорил бессистемно, я просто вслух думал: только без паники, только не пори горячку. Харра не знает себе равных в химической термодинамике. Рассчитывать аппаратуру — это дело Юнгмана. С энергетической стороной будут сложности. — Но мы справимся, — сказал я. — Объединенными силами справимся наверняка. — Когда основная технология и все операции будут продуманы, придется втихаря сунуть в план предполагаемое строительство установки. Но об этом позаботится Босков. И с помощью инженеров, монтирующих установку, мы одолеем последний раунд.

Ланквиц неожиданно выслушал все с видимым удовлетворением. Это звучало весьма заманчиво. Если Киппенберг все это осуществит, многие тени исчезнут из жизни Ланквица и многие страхи смолкнут. И тогда он не только будет твердо стоять на земле, обеими ногами, но и сможет послужить образцом для многих институтов из тех, что сегодня еще поглядывают на него сверху вниз: эти-то зачем нужны? И еще он пойдет выпить хорошего вина в Оперном кафе, как вчера, и с тем же самым другом со времен старого Гейдельберга, но на этот раз все будет иначе. Он скажет другу следующее: между прочим… ты, помнится, говорил насчет башни из слоновой кости и тому подобное… может, тебе будет небезынтересно услышать, мы только что… совместно с промышленностью… и друг будет удивляться, и никто больше не посмеет сказать: дойдет очередь и до вас. Потому что мы и сами… И на высоком уровне.

— Хорошо, — говорит Ланквиц, — я прослежу…

— В письменном виде, — ласково говорю я, — приказ по институту…

Ланквиц кивнул и тут же нажал кнопку.

Ну хорошо. Внешне все остается по-старому. Видимость прежней структуры управления на первых порах будет сохранена, но в пределах института надо будет преодолеть некоторые иерархические моменты, и для тех, кто знает Киппенберга, нет сомнений в том, что мало-помалу будет перестроено решительно все. Разговоры о коллективном научном руководстве? Ланквиц и это примет безропотно. Он ни минуты не сомневается: Киппенберг даст ему спокойно работать в лаборатории. А дальше чем лаборатория — а вокруг мир и покой — мечты Ланквица и не заходили. После горького опыта минувших лет Ланквиц полагал, что человек должен распоряжаться самим собой, чтобы обрести покой и уверенность. Вот он и распоряжался долгое время, а радости не было. Почем знать, а вдруг последние годы будут лучше именно потому, что ему не придется больше тащить ношу в одиночку?

Фрейлейн Зелигер сидела рядом со мной в кресле, держа перо наготове. Ланквиц вполголоса, сохраняя безупречную выдержку, диктовал: «…решение этой первоочередной задачи требует новых форм организации работы. Поэтому со дня опубликования приказа отделы апробации, химии и группа Киппенберга будут работать по общей программе. Приказ не распространяется на лабораторию директора. Координировать работу по совместному решению новых задач первостепенной важности поручено доктору Киппенбергу…»

Я молча слушал. И покуда совершенно растерянная фрейлейн Зелигер в приемной перепечатывала все это на машинке, я осторожно спросил:

— А нам не следовало бы…

— Боскова? — догадался Ланквиц.

Я кивнул.

Фрейлейн Зелигер принесла перепечатанный текст, Ланквиц сказал:

— Позвоните доктору Боскову, не будет ли он так любезен…