Славко Яневский - Неразделимые

Был это французский хлопок.

Плохие времена настали для французского хлопка. Вместо морского пути, по которому его раньше возили из Египта во Францию, приходилось пользоваться окружным, сухопутным, и пересекать в числе прочих и Боснию, так как Франция воевала с Англией и моря их были закрыты.

Сколько этого хлопка в Боснию ввозилось — никто не знает, но вот вывозилось определенно меньше: колючий кустарник и ветви деревьев вдоль дорог выдирали его из тюков, которые вез караван, и хлопок белел на них, подобно белому весеннему цвету.

Признаться, колючкам и веткам помогали и руки людей, а бывало, и гайдуки ночью опрокидывали на обочину целые подводы. И чем больше белело хлопка вдоль дорог, тем чаще можно было видеть на людях рубахи из хлопка, хотя они его не сеяли, не сажали и не убирали; он сам приходил к ним и повисал на терновнике, словно уродился на нем и его надо было только собрать, что не составляло труда, это было под силу и детям. Раньше их посылали в терновник за хворостом, а теперь отправляли за хлопком; и сколько они его ни собирали, на кустах и деревьях вдоль дорог продолжал цвести французский хлопок. Народ большие надежды возлагал на сбор этих цветов: некоторые даже молились богу, чтобы побольше родилось хлопка в этом самом Египте, о котором они до той поры и не слыхивали. Потому что пока родится там хлопок, можно и без конопли обойтись, ее здесь и сеять перестали: к чему посконные рубахи, которые скребут спину, когда есть хлопковые, которые только что не ласкают кожу.

Вместо конопли, которую веками наматывали на прялку, сельские молодухи стали прясть хлопок, белый и мягкий, как паутина, и, пропуская между пальцами нить, не похожую на конопляную, дивились, что и помимо конопли, оказывается, есть то, что можно прясть, ткать и носить. Не тратя времени зря, усердные хозяйки пряли хлопок прямо на сараевской Башчаршии [62] Башчаршия — главная базарная площадь в Сараеве. и тут же продавали всякую снедь. И, судя по этим пряхам, по рубахам и штанам на крестьянах из прилегавших к хлопковому пути деревень, французский хлопок, который, двигаясь из Египта, проходил через Боснию, ждала погибель. Поняли это и французы и потребовали от сараевского каймакама [63] Каймакам — наместник визиря. немедленно принять меры, гайдуков же схватить и наказать. Как только люди узнали об этих требованиях, а вслед за тем и об угрозе каймакама приговорить к смертной казни каждого, кого поймают в рубахе из хлопковой пряжи, все, у кого таковые были, сняли их и снова надели посконные.

Все, кроме одного человека, некоего Бейтулаха из Витеза, который, живя в отдалении от Сараева, не знал да и не мог знать о требованиях французов и об угрозах каймакама. Без всякой нужды и повода дьявол понес его из Витеза в Сараево в самое неподходящее время да еще в рубахе из французского хлопка.

Прошелся он несколько раз по базарной площади из конца в конец и обратно, как это водится у крестьян, которым надо провести время, а никакого дела нет — вот они и отправляются шататься по базару. Идет неторопливо, нога за ногу, руки за спиной, сразу видно, что крестьянин ничего не продает и ничего не покупает, и кажется, будто он переделал все свои дела и ему осталось только одно: измерять глазами и ногами базарную площадь. На нем ослепительно белая рубаха, и даже издали каждый мог видеть, что она из хлопка. Все, кто останавливался посмотреть на него, одного-единственного на базаре в хлопковой рубахе, решили, что крестьянин надел ее назло каймакаму и французам и что лучшего места, чем базарная площадь, для того, чтобы походить во французском хлопке, он не нашел. Дивились люди, как он на такое осмелился, когда все сняли с себя хлопок и напялили посконь или бязь, и пришли к выводу, что одно из двух: либо этот крестьянин смелый сверх всякой меры, либо сумасшедший, а если ни то ни другое, значит, третье: не знает он еще о гонении на тех, кто крал французский хлопок, и что ежели его поймают в этой рубахе, он головой заплатит за все другие рубахи из хлопка и за всех гайдуков. Посмотрели люди на чудака и вернулись к своим делам: пускай себе и дальше меряет базарную площадь, хотя в душе пожалели бедолагу: поймают в этой рубахе, ведь измеряют ему всю спину палками!

Первым на крестьянина набросился базарный стражник Юсуф. Белизна рубахи из французского хлопка пронзила этого Юсуфа, как стрела, и он кинулся стрелой на эту белизну: он схватил крестьянина за шиворот и крепко сжал и ворот и шею. Проделал это он так, будто Франция и Босния смотрят на него и наущают держать пойманного крепче, и он держал-таки мошенника со всей силой, на которую был способен, и Франции вкупе с Боснией отвечал: «Это ему за хлопок, это ему за его рубаху!» Он словно хотел удавить крестьянина прямо здесь, посреди площади, пускай, дескать, видят люди, что ждет того, кто крадет французский хлопок. Впрочем, за кражу хлопка и полагалось удушить, а стражник был тем человеком, который обычно приводил приговор в исполнение. Эта же казнь могла свершиться и без приговора, поскольку приговор похитителям хлопка заранее был объявлен.

Сбежался народ поглазеть, что делает стражник с крестьянином, а Юсуф уже больше не из-за рубахи, а для публики все сильнее сжимал шею своей жертвы: удушить мужика было нетрудно, оказался он на редкость хлипким, небольшого росточка, сгорбленный и тощий. Это был бедный житель Витеза, из-под Травника, однако на нем была добротная новая рубаха, к несчастью, из французского хлопка.

Продемонстрировав толпе, какую власть имеет стражник над похитителем французского хлопка, Юсуф раздел крестьянина и приказал ему в одной рубахе стоять на глазах всего базара, молчать, не двигаться и отвечать только на его вопросы. Прежде всего он спросил, как его имя.

— Бейтулах, — ответил крестьянин.

— Откуда ты, Бейтулах?

— Из Витеза.

— А откуда у тебя эта рубаха?

— Из Египта…

— И как же это ты, Бейтулах, добрался до Египта и купил себе рубаху из хлопка? — насмешливо спросил Юсуф.

— Никуда я не добирался, — ответил Бейтулах. — Дети пошли и насобирали хлопок с кустов, а жена спряла его и соткала. А потом сшила рубахи: мне — одну, вот эту, а детям — по две. Не знаю, за что ты меня хватал за горло.

— Чтобы ты сказал, откуда у тебя рубаха.

— О чем только меня в жизни ни спрашивали, но откуда у меня рубахи, никто никогда не интересовался. Говорю тебе: дети собрали хлопок, а не собери они — ветер развеял бы, — твердил свое Бейтулах.

— А ты знаешь, чей это хлопок? — спросил Юсуф.

— Слыхал, будто французский. Но тот, что на кустах, — ничейный; кто его первым соберет, тот и хозяин. Тот первым и рубаху из него наденет. Ну, что ты меня выставил всем напоказ в одной рубахе?