Тадеуш Бреза - Валтасаров пир. Лабиринт

— Ну, теперь я — четвертый, — уточнил Хаза.

— Именно с тобой трое. Любич, ты да я! Старик в восстание погиб.

Анджей на минуту задумался, соображая, сколько всего посвященных.

— Еще о самом факте и тайнике слышали кое-что в общих чертах мои тетки. Но они не в счет.

— Ясно! — буркнул Хаза.

Кивком головы подозвал он оказавшуюся поблизости официантку и заказал пиво. Официантка улыбнулась ему дерзко и насмешливо, но, не дождавшись, к своему удивлению, ответной улыбки, повернулась на каблуках и отошла. А Хаза шепотом быстро задал Анджею несколько вопросов один за другим.

— А Франтишек Леварт заинтересован в этом деле?

— Еще бы!

— Но сам за картиной не приедет?

— Нет!

— Тебя послал?

— Да!

— Чего ж так поздно?

— Да по разным причинам, — сказал Уриашевич. — У молодого Леварта были сначала другие планы. Рассчитывал вывезенную немцами фабрику восстановить. В Париже встретился с одним англичанином, тот до войны был связан с химической промышленностью и знал фирму Левартов. А теперь делал что-то в западных зонах по поручению английских химических трестов и вызвался Фанику помочь. Взял его с собой в Ганновер — там у него была контора. За поиски принялся всерьез и в конце концов раздобыл опись левартовских машин и оборудования. Они должны были находиться в Гессене во французской зоне на одной фабрике. Сам туда ехать Фаник побоялся и послал меня. Понимаешь, что за тип? Я приехал: никакой фабрики. Ее попросту больше не существовало, одни развалины. При виде развалин можно было еще, конечно, сомневаться. Но после осмотра машин места для сомнений уже не оставалось. На исковерканном сепараторе и герметической сушилке я обнаружил медные пластинки с заводскими клеймами, серией, номерами. Так я их, конечно, не помнил, но по описи все сошлось. Поездка против ожиданий оказалась неопасной и неутомительной, но совершенно бессмысленной.

Анджею хотелось еще поделиться с Хазой впечатлениями от зрелища искореженных машин, но тот перебил его:

— Да ладно! Не твоя печаль!

Оказалось, что не совсем так. Поездка влетела Анджею в копеечку. А Фаник отказался возместить расходы.

— Зато теперь отыграешься! — засмеялся Хаза. — Как вы уговорились? Ты в доле с ним или процент получишь?

— Третью часть выручки!

— Холера! Десять тысяч долларов! — Хазу даже дрожь проняла. — Что ты будешь делать с такими деньжищами? — и, хохотнув, ответил за него: — Жизнь прожигать!

— Нет! — возразил Уриашевич. — Поселюсь где-нибудь в уютном домике на юге Франции, подальше от людей, и пореже постараюсь бывать в Париже.

Хаза резко повернулся и плечом так двинул Уриашевича, что тот чуть не свалился с дивана.

— Где? — вскричал он. — А я-то, осел, думал, — и опять громко рассмеялся, — что ты здесь ее собираешься продавать!

— Тише! — взмолился Анджей.

Хаза перестал смеяться и одобрил план приятеля.

— Правильно, — заявил он. — Там ты в несколько раз больше получишь. Погоди, я сосчитаю!

Но Уриашевич остановил его. Он давно уже все высчитал. Сейчас его интересовало другое.

— Я хочу чехословацкую границу перейти и через американскую зону махнуть в Париж. Но вопрос в том, как картину переправить? Я слышал, в Варшаве кожно с иностранцем каким-нибудь договориться. Говорят, это сравнительно просто.

— Раньше! Раньше было просто, а теперь нет! — возразил Хаза угрюмо. — Картины и ковры они вагонами отсюда вывозили. А сейчас эту лавочку прикрыли.

Он вздохнул, но вскоре опять воспрянул духом.

— Ничего, что-нибудь сообразим. Я перевожу вещи на своих грузовиках разным дипломатам. Попрошу оказать мне эту услугу. А из подвала когда ты собираешься извлекать свой «Пир»?

— Как можно скорей! Хоть завтра!

— Здорово! — потер руки Хаза. — Конечно, помогу. И подходящего иностранца буду присматривать, не откладывая в долгий ящик.

Обдумывая все это чисто теоретически, Анджей не испытывал неприятного чувства, но, когда заговорил с Хазой, ему стало не по себе. Коробило от циничного отношения Хазы к делу. Анджей даже пробормотал что-то по этому поводу. Но Хаза решил, что тот нервничает, и глянул на него снисходительно.

— Возьми себя в руки! Тоже мне рискованная операция! Тетки под боком, и даже «пушка» не требуется. Все заранее известно, пойдешь себе спокойненько, как со своей законной собственностью. Ты бы вот, брат, натерпелся страху…

Он провел рукой по лицу, щелкнул пальцами, словно отгоняя сравнения, просившиеся на память.

— Ну да ладно! — заключил он, сам кладя конец этой теме. — Теперь счет — и домой!

Он расплатился, и оба встали.

К Уриашевичу вернулось прежнее беспокойство.

— А ты уверен, что нас никто здесь не подслушивал?

— Абсолютно! Только не оставляй эти бумажки на столе.

Уриашевич разорвал салфетки, на которых начертил план, бросил клочки в пепельницу и для верности поджег. Хаза уставился на огонек и долго не отводил глаз.

— Присядь-ка на минутку, — помрачнев, сказал он вопреки только что принятому решению и потянул Уриашевича к дивану.

— Завидую я тебе, — вздохнул он. — Никто к тебе не посмеет вязаться. На собственные деньги, на честные проценты с них будешь жить-поживать, и плевать тебе на всех.

— А тебе разве не плевать? — удивился Уриашевич.

И впервые задумался: откуда взялись у Хазы деньги на покупку автомашин? До войны жил он довольно скудно, во время войны сидел в концлагере, состояния у отца его не было. Хаза угадал его мысли.

— Вернулся я из лагеря, — проговорил он, глядя на стакан из-под пива, который вертел в руках, — и столкнулся с порядками, тебе известными. За что только я не брался поначалу, даже на работу устроился. Но через несколько месяцев понял: все это не по мне. Вы во время оккупации невероятные вещи проделывали. Вот я и решил: теперь наш черед — тех, кто не испытал ничего подобного.

Говорил он так тихо, что Уриашевич не все разбирал. Но все-таки достаточно громко, чтобы понять: Хаза вступил в группу особого назначения, которая подчинялась какой-то подпольной организации. Та вскоре прекратила свое существование, но группа еще держалась. В конце концов ее тоже выловили. Спастись удалось одному Хазе. С простреленной ногой остался он лежать у органиста.

— Мне дали на сохранение кассу, — продолжал он, — она и уцелела.

— Кассу организации? — Уриашевича передернуло: «Вот, значит, откуда у него грузовики и возможность принимать меня так гостеприимно!» — Что еще за касса?

— Как что? Касса и касса.

Произнеся эти ничего не значащие слова, Хаза пристально посмотрел на Уриашевича и разразился вдруг продолжительным смехом.

— Эх, ты! — счел он нужным наконец объяснить причину своей внезапной веселости. — По твоей физиономии вижу: вообразил обо мне невесть что! Ни общих денег, ни добытых в результате какой-нибудь операции там не было. Хранились просто деньги одного из наших, человека, до войны очень богатого. Вот я и держу их у себя, пускаю в оборот, ведь это никому не возбраняется.