Алан Черчесов - Венок на могилу ветра

Наутро в небе свирепствует гневным простором гроза. Цоцко встречается за столом глазами с Туганом, и тот, подмигнув, говорит:

— Странное дело, гром гремит, а соседского буйвола даже не слышно. Уж не приболел ли чем?.. Как бы чего не съел с голодухи… Например, сгнившие отруби. Да мало ли гадости сыщется в их нищете! В таком-то хлеву, поди, и крысиный яд — пища…

Цоцко понимает, переводит взгляд на отца и видит: тому такой разговор по душе. Какое-то время все трое только жуют, трудясь челюстями. Мясо сочное и молодое. Самую малость не додержанное на очажном огне, оно еще помнит питавшую его силой кровь. Солить его совсем не хочется. Дождь хлещет в дверь, стоит пеленой за окном и режет молниями чрево неба, возвращая миру воды многих недель. Лучше молнии может быть только выстрел, думает младший брат. Потому что выстрел, если он точный, пахнет правдой. Он пахнет болью и порохом. Но стрелять больше вроде как не в кого.

— Говорят, занедужил сам Нестор, — произносит Цоцко, безошибочно чувствуя миг, когда настал и его черед подхватить разговор. Сказав, он делает паузу и, как ни в чем не бывало, подает чашу брату, разливающему как раз из кувшина черное пиво. Оно приятно пенится и чуть отдает золой и поджаристой коркой чурека. — Говорят, он вчера с собой смерть привез. Подсадил к себе на арбу у самого кладбища, да так прогнать и не решился. Говорят, была она белая-белая и с широкими рукавами, из которых во все стороны мукою страх сыпался.

Отец допил свое пиво, вернул чашу столу, опустил ее точно в обод влаги, отер губы, повис пальцами в бороде, потом, словно вскрыл ножом большую раковину у себя в груди, выпустил наружу заждавшуюся отрыжку и, не дав себе труда закрыть рот, внимательно посмотрел на младшего сына.

— Выходит, опять не повезло человеку, — заключил он и стал размеренно и неспешно ковырять у себя в зубах. — Вы это хотели сказать? И что никто тому даже не удивится… Вот, мол, как оно случается, когда тебе всегда не везет. Все правильно… А с него — так и вовсе довольно. Только кто теперь раздобудет коня?

Туган опустил глаза, но Цоцко выдержал вновь и не отвел взгляда. Отец лишь презрительно от него отмахнулся и поохотился щепкой в зубах. Щелкнув слюной, изучил добычу, воткнул щепку в сапог, сломал ей хребет и внезапно спросил:

— Коли ты такой смышленый да ранний, может, ты не оголец уже, а мужчина? Так скажи, чтоб я знал. Да не просто скажи, а заставь меня еще и поверить. А чтобы мне проще было, взрослость свою докажи. Но не смекалкой уже или хитростью, а тем, что плодится из них и зовется рассудком. — Он положил свои руки на стол, почесал о край бугристые ладони, поднял их на уровень глаз и, сплетя пальцы, громко хрустнул костяшками, затем, свернув дулю, поиграл ее тенью на ближней стене, сочиняя фигурки зверей. Перебрав лису, собаку и ворона, остановился на ящерице. Любуясь ее гибким хвостом и не сводя с нее взгляда, снова спросил: — Ответь-ка, умник, в чем залог удачи? Настоящей, злой, от которой кулаки звенят да в зубах искры пляшут? Чем, к примеру, отличается каждый везучий от любого из тех, кому не везет?

Цоцко вдруг почувствовал, что впервые они говорят почти на равных, но сумел не смешаться. Тем более что сам вопрос ему не показался сложным.

— Везучий на то и везуч, что ему везет всегда, а всем остальным — тогда только, когда повезет очень-очень, — ответил он и тут же понял, что — невпопад.

Ящерица на стене качнула насмешливо головой и шепнула:

— Вот и нет. Мимо. Везучему везет тогда только, когда он по-о-омнит о том, что на сей раз ему, как и любому другому, то-о-оже может не повезти, но уже все приготовил к тому, чтобы этот раз сделать следующим.

— А когда он приходит, этот следующий раз, что тогда?

— Тогда он переносит его на потом, и так — постоянно…

— А если все же однажды не повезет и ему?

Хвост на стене превратился в большущий глаз, глаз — в дыру, а потом дыра заскучала, растопырила пальцы и рассыпалась мертвым крылом. Отец усмехнулся, смахнул со стола крошки, сбил щелчком ту, что прилипла к ладони, и очень серьезно сказал:

— Тогда он поймет, что был недостаточно зол, и чему-то научится. Тому, например, как забрать у жизни долги, и при этом знать, что с этой секунды она должна ему больше, чем он в состоянии вынести от нее в один день, в один год и даже в один человеческий срок. Этому учишься долго, зато после бывает легко. После ты знаешь, что вы никогда не будете квиты, сколько б ты у нее ни забрал. Тогда и приходит везение.

— Выходит, везение — это просто-напросто злость? Злость на жизнь? — спросил вдруг Туган. В глазах его было что-то такое, что отцу не понравилось.

— Едва ли. Скорее, другое… Это сама твоя жизнь, когда ты точно знаешь, что она в долгах, как Несторов буйвол в струпьях, — по самую холку, и все эти долги принадлежат по праву тебе. Вот что такое везение. Но, как видно, сегодня вам того не понять, так что идти за конем придется мне самому…

Когда настал новый день, после трудного сна мир и впрямь казался намного умнее. Дождь не прошел. Он просто прибрался на небе, стер с него трещины и облака, размазал их серым бельмом, растопил в воде гром и сделался ровным, протяжным. Наверно, где-то на пути к земле повстречал бушевавший ночь напролет северный ветер, окружил его тишиной, а потом взял, да повесил его на своих острых нитях. Дождь не прошел, но отца уже не было.

Он вернулся к темну, горячий и мокрый. И сильно пах чем-то очень знакомым, что, казалось, пряталось где-то рядом, поблизости, однако упорно молчало, скрывая секрет.

На дворе стоял конь. Они вышли его посмотреть и долго, со знанием дела, оглаживали бока, дули в ноздри, заглядывали в пасть, щупали твердые бабки колен, лохматили гриву и проверяли подковы, невольно сравнивая с тем, что погиб. Новый был явно не хуже. Лучше даже, решили они. Потом Туган повел его к реке, а Цоцко пошел в хадзар, встал в углу с кувшином и наблюдал за тем, как жадно, красиво и радостно уничтожает похлебку отец. Дождавшись знака, он снова плеснул ему в рог араки, поддержал словами молитву, пересчитал по небритому, похожему на поросший соснами склон, кадыку большие глотки и тихим голосом, как если бы беседовал сам с собой, сообщил отцу все, что случилось здесь за день: Нестор по-прежнему в жарком бреду, совсем, видать, плох, жена же его, похоже, из ума выжила, потому что вдруг заявилась сегодня к ним в дом и стала кричать на их мать, роняя угрозы. Будто они к чему-то причастны. Насилу утихомирили. А без повязки увечный глаз ее все равно что яйцо раздавленное — весь непонятный, противный и в шрамах. Скорлупа вперемешку со слякотью. А буйвол и вправду издох. Изошел, говорят, блевотиной и мордой в корыто уткнулся. Только глаза остались смотреть. Вот незадача. Как быть? Похоже, тот уже не жилец. Я про Нестора. Только мы здесь при чем?.. Странные люди!.. Алибек вон тоже сегодня косился. И Дабе. И Камбол. А Туган все чистил ружье и на каждый вопрос огрызался. А Нестору вроде все прадед мерещится. За живот держится и что-то ловит внутри, говорят. Неохота и думать, что будет, когда он это возьмет и поймает… Только, сдается мне, ждать нам недолго… Пойду добавлю огня.