Лиз Тренау - В любви и на войне [litres]

– Разве вы не говорили, что там и часовня была? – уточнила Элис.

– Ну да. В комнате под крышей, как это у вас называется?

– На чердаке? – подсказала Руби.

– Люди говорят, что там было все, что нужно для службы.

Элис изо всех сил пыталась представить себе часовню на чердаке. Те часовни, которые она видела, были из камня, холодного и мрачного камня. И хотя вера Сэма прошла проверку смертью Амелии, сестра была уверена, что он обязательно искал бы такое место для молитвы, если бы знал о нем.

– А как здесь было во время войны?

Джинджер задумалась.

– Мне было всего тринадцать, когда пришли немцы, мама с папой хотели отправить меня подальше отсюда, но я осталась. Потом бои подходили все ближе, и снаряды падали у самых стен, и мы все ужасно боялись. Тут было много парней. Грязные, грустные, усталые, они пили так много, что отец отсылал меня спать наверх. Но я не боялась. Меня пугали только те, кто трясся.

– Трясся? – удивилась Элис.

Джинджер продемонстрировала, как дрожат руки, все ее тело тряслось, лицо было перекошено.

– Контузия, вот как это называется, – вмешалась Руби. – Это из-за окопов и постоянных обстрелов. Это болезнь; они ничего не могут с собой поделать.

– Многие убегали, – сказала Джинджер. – Они прячутся в лесу, потому что боятся, что их убьют. Приходят ночью и просят отца помочь им. Но что мы можем сделать? – пожала она плечами.

– Даже сейчас, после окончания войны?

– Некоторые до сих пор.

– Что ты думаешь? – спросила Руби, когда официантка вернулась к своим обязанностям.

– О чем?

– Об этих бедных дезертирах. Тех, которые все еще прячутся?

Элис пожала плечами:

– Никогда не знаешь наверняка. Разве ты похоронила надежду? Сама же говорила, что тела твоего Берти так и не нашли.

Руби опустила взгляд и уставилась на свои руки.

– Конечно, я никогда не теряла надежды. Кто знает? – сказала она шепотом. – Но прошло уже так много времени. Я не могу не думать, что, если бы Берти был еще жив, он бы все сделал, чтобы вернуться к нам.

– А я почему-то не готова принять это, – сказала Элис. – Когда находишься прямо здесь, все кажется таким реальным, словно Сэм может появиться в любой момент, вот прямо сейчас пройдет через площадь, – она вздохнула. – Слушай, это довольно мрачная тема перед обедом. Давай-ка лучше решим, что будем есть.

Хотя перед большинством посетителей вокруг них стояли тарелки с картофелем и мясом, Элис, как принято в Америке, предпочла легко перекусить, чтобы потом поесть более плотно за ужином. В меню она увидела крок-месье, французскую закуску, которая очень понравилась ей в Париже, и описала Руби жирные ломтики ветчины и сыра грюйер, слегка обжаренные между ломтями хлеба и залитые белым соусом. Они обе заказали себе это блюдо и два стакана лимонада.

После обеда они вернулись в отель, чтобы найти Фредди, но он, как оказалось, исчез. Когда церковные часы пробили два часа, Элис притворно зевнула.

– Я иду наверх, распакую вещи и отдохну. Встретимся позже, за чаем. А после можем прогуляться и осмотреть город, – предложила она. – Когда солнце не будет так печь.

Она решила пока не посвящать Руби в личные планы. Та в любом случае их не одобрит, а если первое свидание окажется полной катастрофой, то знать ей об этом и вовсе не следует. В своей комнате девушка поспешно переоделась, сняла свой красный дорожный жакет: было слишком жарко, да и цвет, который она выбрала, чтобы подбодрить себя, теперь казался чересчур ярким и неуместным. Ее самый легкий наряд – зеленая юбка-карандаш и легкая белая хлопчатобумажная блуза с зеленой вышивкой по манжетам и воротнику. Скромно, элегантно и не излишне официально, одобрительно подумала она.

Она потратила несколько минут, укладывая свою стрижку боб, потом нанесла немного румян на щеки, чуть тронула лицо пудрой и освежила свою фирменную алую помаду на губах. Потом прорепетировала перед зеркалом свою очаровательную улыбку, осмотрела себя со всех сторон, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону.

«Это или лучшая в мире идея, или самая худшая, – сказала она себе. – Но есть только один способ узнать это».

Она тихо выскользнула из комнаты и на цыпочках спустилась вниз по лестнице.

Руби с благодарностью воспользовалась возможностью пару часов отдохнуть. Элис была утомительной компаньонкой, все время болтала, без конца деловито планировала каждое последующее действие. Руби привыкла к более медленному темпу, ей нужно было какое-то время побыть одной, чтобы собраться с мыслями.

Она попыталась заснуть, но впечатления нескольких прошедших дней проносились в голове, как настойчивые картинки калейдоскопа. Она смирилась со своей тихой, скучной жизнью, не задавала вопросов, пытаясь похоронить прошлое и жить, скрываясь под маской адекватности. И все же, вопреки всем своим благим намерениям и инстинктам, согласилась пересечь Ла-Манш и отправиться на экскурсию по полям сражений. Это был довольно безрассудный поступок.

А теперь, так или иначе, она позволила убедить себя сопровождать дерзкую, властную американку в этот охваченный войной маленький городок в слабой, туманной надежде найти одну-единственную могилу. Истории, рассказанные Джинджер, придавали всему этому реальности. Берти мог бывать здесь – и, вероятнее всего, бывал – одним из тех истосковавшихся по хорошей еде, теплой ванне и ласковому слову парней, с которыми беседовала официантка. Ему наверняка должно было понравиться крепкое бельгийское пиво, он вообще любил пиво. Искал ли он десятиминутных утех с теми женщинами, которые отчаянно старались прокормить своих детей? Она поморщилась и быстро прогнала эту мысль.

Он никогда не был религиозным, и она сомневалась, что он стал бы посещать ту странную часовню под крышей. Но он мог приходить в библиотеку «Тэлбот-хаус», чтобы почитать, и, конечно же, он с удовольствием посещал бы музыкальные вечера, о которых говорила Джинджер.

Руби подошла к окну, выходившему на пустынную в этот час площадь, и попыталась представить, как тут все выглядело во время войны. Прибывают и уходят войсковые части, в кафе и барах полно солдат, по площади снуют грузовики, нарядные офицеры, полные сознания собственной значимости, шагают по своим важным делам туда-сюда у штаба союзных войск, разместившегося в муниципалитете, башня которого все еще высится над площадью. Несмотря на палящие лучи солнца, Руби содрогнулась при мысли о том, как через каменные ворота ратуши тяжелой поступью проходили дезертиры в ожидании наказания или даже смерти за свои проступки.

«Это все проклятые правила, Руби, – писал Берти в одном из писем. – Никто их не знает, пока тебя не уличают в их нарушении. Вот тогда тебе о них расскажут, это уж точно».