Лиз Тренау - В любви и на войне [litres]

– Молодец парень! Я так понимаю, он не вернулся домой?

– Прошло почти девять месяцев с тех пор, как наступил мир, и они не получали никаких новостей. Она уверена, что этот армейский капеллан по имени Клейтон может помочь ей в поисках.

– Старина Табби? – лицо Фредди посветлело. – Я хорошо его знал. Хороший человек, хоть и святоша. Я думал, он уехал домой.

– Уехал, но он завтра вернется сюда. По словам Джинджер. – Руби сделала еще глоток, наслаждаясь вкусом.

– Скучает по прошлому, да? – вздохнул он, задумчиво рисуя узоры на запотевшем боку стакана. – Иногда я завидую ушедшим. Труднее оставаться здесь, зная, что придется жить дальше, возможно, даже состариться. А их жизнь закончена, иногда так и не начавшись толком.

– Вам разве не тяжело возвращаться на эти кладбища? Как вы выдерживаете?

– Это нелегко объяснить тому, кто не был на фронте. Конечно, война – это чертов ужас, простите мой французский: грязь, вши, крысы, мизерные пайки, идиотские бессмысленные приказы, жизнь в постоянном всепоглощающем страхе, что каждый снаряд, летящий над головой, может отправить тебя в мир иной и каждый твой вздох может стать последним.

Он сделал большой глоток, почти опустошив стакан.

– Но единственное, что держит на плаву изо дня в день, – это друзья. Ты доверяешь им свою жизнь, они доверяют тебе свою. Солдат готов умереть за друзей – и многие умерли. Не знаю… – Его голос дрогнул, и он с трудом сглотнул. Руби испугалась, что он вот-вот заплачет, но он продолжил, слова сыпались из него, словно он не мог удержать их. – Просто… знаете, я чертовски любил этих ребят. Больше, чем кого бы то ни было, даже больше, чем свою старушку-мать, да упокоит Господь ее душу, хотя и совсем другой любовью, уверяю вас. Эта дружба со своими соратниками, когда встречаешься с врагом лицом к лицу, это просто… не хватает слов, чтобы описать. У меня не бог весть какое образование. Ты просто чувствуешь себя живым, как никогда ранее. Для меня огромная честь ощущать подобное. При всех несчастьях, бедах и ужасах, через которые мне пришлось пройти, я ни за что не хотел бы пропустить это.

Он залился краской, смущенный столь бурным выражением эмоций. Руби ободряюще улыбнулась ему в ответ. Его слова неожиданно успокоили ее. Вероятно, то же самое испытывал и Берти: эту мощную связь, эти узы боевого товарищества, эту горячую любовь, которая поддерживала его, позволяла почувствовать себя живым даже перед лицом смерти и разрушения.

Несколько секунд они сидели молча.

– Твои друзья выжили? – мягко спросила она.

– Некоторые из них, – отозвался он. – У нас было несколько встреч, когда мы вернулись домой. Но там все было иначе. Поэтому я вернулся сюда. Там для меня ничего не осталось, и жизнь кажется такой однообразной сейчас, после войны.

– У тебя есть родственники?

Он тяжело вздохнул:

– Жена умерла от рака всего через несколько месяцев после моего возвращения. Я не мог найти работу и пил так много, что ее сестра заявила, что я не гожусь на то, чтобы воспитывать детей. Вероятно, в то время она была права, хотя я немного исправился с тех пор, как приехал сюда. По крайней мере, она обеспечила им нормальную жизнь в семье. Лучше, чем мог бы я, во всяком случае.

– Это печальная история, Фредди. Мне очень жаль.

– Да ладно, девочка, не беспокойся обо мне. – Он снова расплылся в улыбке. – Я выжил. Девять жизней и все такое. – Он потушил сигарету и откинулся на спинку стула. – Было приятно поболтать, но мне уже пора.

– Еще раз спасибо тебе за сегодняшний вечер, – сказала Руби. – И за пиво. Мне очень понравилось.

– Вы оказали мне честь, мадам, – ответил он с шутливым поклоном.

В блокноте она написала:

Дорогой Берти!

Возможно, я не смогу найти твою могилу, но теперь это уже не так важно. Этот клочок земли, место, где ты, как и многие другие, отдал свою жизнь, делая то, что считал правильным, навсегда останется в моем сердце. Здесь есть один добрый человек по имени Фредди, который рассказал мне немного о том, как это было, как вы сражались бок о бок с боевыми товарищами, как полагались друга на друга, даже любили друг друга. Меня утешает мысль, что ты испытывал то же самое.

Она попросит у него прощения в другой раз.

Когда они добрались до Хоппештадта, город, казалось, дремал под полуденным солнцем.

Марта надеялась, что теперь, после того как они пережили утомительное путешествие и допрос на таможне, худшее уже позади, но когда месье Мартенс остановился у отеля «Тишина», она вдруг снова почувствовала, что нервничает. Здание не показалось ей привлекательным: закрытые ставнями окна, облупившаяся краска.

– Вы уверены, что он открыт? – повернулась она к спутнику.

– О да. Видите ли, у них просто еще не хватает времени обновить его после войны, – беззаботно пояснил мужчина. – Но внутри тут очень мило.

Она поблагодарила своего нежданного благодетеля, предложила ему несколько банкнот, от которых он категорически отказался, и помахала рукой на прощание. Затем сделала глубокий вдох, собралась с силами, призывая все остатки храбрости, и решительно открыла парадную дверь гостиницы. До них тотчас донесся восхитительный запах растопленного сливочного масла и чеснока.

– Ммм! – пробормотал Отто, следуя за ней через порог в сумрачный холл.

Перед ними тянулся широкий коридор, отделанный деревянными панелями, на полу лежали тканые дорожки веселых расцветок. Тут было по-домашнему уютно, как и обещал месье Мартенс, но вокруг не было видно ни души. Марта нажала кнопку медного колокольчика на стойке регистрации, но когда никто не отозвался, они осторожно двинулись по коридору и открыли дверь с надписью «кафе/бар». Единственным человеком, оказавшимся там, был молодой блондин, который с аппетитом обедал.

– Добрый день, – обратилась к нему Марта. – Вы не знаете, где месье Вермюлен? Я бы хотела получить номер.

– Я не говорю по-французски, – последовал ответ на каком-то непонятном языке. Был ли это фламандский? Или ее смутил его акцент?

– Месье Вермюлен? – повторила она снова. – Я хочу снять номер.

Мужчина оторвался от табурета и крикнул через дверь в задней части бара, назвав кого-то Морисом. Именно в этот момент Марта сообразила, что он говорит по-английски, и это насторожило ее еще больше. Из всех врагов ее страны англичане были самыми худшими.

К ее облегчению, вскоре появился месье Вермюлен. Он казался достаточно дружелюбным, понимал ее французский и не проявлял обещанной склонности излишне размахивать руками. Но стоимость комнат, которую он озвучил, была для нее слишком высока. После короткого разговора он, казалось, сжалился над ними, назвав цену, которую женщина могла позволить себе, предложив, как он выразился, «бюджетный» номер.