Лиз Тренау - В любви и на войне [litres]

Марта чуть не рассмеялась вслух: покупка оказалась такой легкой. Она совсем забыла, что еду можно покупать вот так просто. Да, эта женщина была немного угрюмой сначала, но приняла деньги, не бросив на Марту подозрительного взгляда, и даже едва заметно улыбнулась, когда они с ней попрощались. Им не пришлось выстаивать многочасовые очереди, толкаться с другими покупателями, пробираясь вперед, где продавец непременно накричит, выдернет из рук наличные и чуть ли не швырнет на прилавок неупакованные товары, не удосужившись сказать ни одного вежливого слова.

Зажав под мышкой пакет с хлебом, поручив Отто бумажную упаковку с выпечкой, которую тот нес, как бесценную реликвию, Марта наконец почувствовала, что ее настроение улучшилось и тревога ушла. Они поспешили обратно в отель, в безопасность их маленькой комнатушки под крышей, и стали распаковывать трофеи своей вылазки с такой радостью и предвкушением, как если бы это были рождественские подарки.

– Не ешь слишком много. Испортишь себе аппетит.

– Если это и шутка, то совсем не смешная, – ответил мальчик. За пять последних лет Отто терял аппетит дважды: после того, как ему сообщили о смерти Генриха, и потом, позже, когда скончался его отец.

Иногда они были рады, если на обед у них был только хлеб. Время от времени они навещали брата Карла в деревне, где его жена выращивала овощи и держала тайком запасы яиц, мяса и кукурузы, спрятанные от жадных глаз приезжих чиновников, жаждущих наложить руку на все, чем могли накормить войска.

Но по мере того как голод все больше и больше свирепствовал, отношения между их семьями постепенно портились. Они с Карлом никогда не ждали подачек, всегда платили справедливую цену за еду, но теперь их родственники стали жадными, обдирая семью Марты так же, как и других горожан во время своих «хомячьих туров», названных так потому, что ее деверь с женой возвращались из них с мешками, трещавшими по швам от предметов обихода, которые они получали в обмен на яйца, масло или даже тощую курицу.

Старинные дорожные часы, унаследованные от матери, ушли к ним, так же как и великолепный персидский ковер, украшавший гостиную дома Марты. Неделю или около того после таких посещений они хорошо питались, но их квартира становилась все беднее. Эти поездки резко прекратились, когда жена деверя обозвала их «городскими попрошайками» и отказалась обменять упаковку яиц на латунную лампу, которая стоила во много раз дороже.

Марта опечалилась, вспомнив, как хорошо они проводили время с братом Карла и его женой. Мальчики любили эти поездки на ферму, дали имена всем коровам и свиньям, даже курам. Последний раз они встретились все на похоронах Карла. Их бормотание соболезнований было хотя и вежливым, но каким-то механическим, даже ледяным, словно они считали ее некоторым образом виновной в его смерти. Она сомневалась, что когда-нибудь увидит их снова.

Отто проглотил булочку раньше, чем она успела его остановить, глаза мальчика при каждом укусе загорались все ярче от восторга.

– Корочка, она такая вкусная! Представляешь, как было бы вкусно, будь она с маслом?

– Я уверена, сегодня вечером у нас будет масло.

– Можно сейчас съесть одно пирожное?

– Где-то через час будет обед. Мы с тобой съедим одно на двоих, а остальные оставим на десерт.

Он откусил кусочек, закатив глаза в экстазе.

– Там внутри заварной крем, мама. Ванильный! Ммм! Пища богов!

– С чего это ты стал вдруг таким поэтичным?

– Заварной крем – моя муза. Я стану знаменитым своими стихами, восхваляющими пирожные.

– Твои книги будут раскупать, как горячие пирожки.

– Я буду водиться со сливками общества.

– А девушки будут слетаться к тебе со всех сторон, как пчелы на мед.

– Да, я такой, я сладкий!

Они упали на кровать, беззаботно смеясь, словно опьянев от сладкого. Звук его смеха, столь редкий в эти дни, наполнил радостью ее сердце. Она притянула сына к себе.

– Я люблю тебя, сынок, – прошептала она, целуя его в лоб.

– Не нужно этих телячьих нежностей, мам, – проворчал он, отстраняясь.

Воодушевленная успехом их похода за покупками, Марта предложила рискнуть еще раз и найти компанию такси или туристического агента, который мог бы организовать транспорт до Лангемарка.

– Может, поищем завтра?

– Будет лучше, если мы найдем транспорт прямо сейчас, чтобы заказать на завтра. В любом случае сегодня такой прекрасный день, слишком замечательный, чтобы сидеть в четырех стенах.

– Ты иди. Я хочу остаться здесь и почитать книгу, – сказал Отто, устраиваясь поудобнее в кровати.

Она смягчилась. Сын никогда не был прилежным мальчиком, но именно этот роман, перевод «Робинзона Крузо», судя по всему, поглотил его внимание, и она была рада видеть, как он читает запоем.

– Ну ладно. Ни с кем не разговаривай и больше не ешь пирожных.

Марта спустилась вниз по лестнице и пересекла площадь. К ее облегчению, солнце уже не так пекло, спрятавшись за крыши домов. Она сворачивала в переулок, где заметила ряд магазинчиков, когда к ней подошел невысокий седеющий человек в щегольском берете.

– Добрый день, мадам, – обратился он к ней по-французски с сильным акцентом. – Вы приезжая?

Она осторожно кивнула, и он придвинулся ближе, слишком близко, отчего ей стало не по себе. Его дыхание отдавало пивом.

– Хотите тур по полям боев? Возьмите мою рекламку. – Он вручил ей сильно замусоленный, исписанный от руки листок, который едва ли можно было назвать рекламным проспектом.

– Какой у вас транспорт? – спросила она.

– Автомобиль или автобус для групп более двух человек. А куда вы хотите отправиться?

– Нас только двое: я и мой сын двенадцати лет. Мы хотим посетить Лангемарк.

Налитые кровью глаза цепко впились в нее.

– Лангемарк? Это же немецкое кладбище, мадам.

Марта почувствовала, как по шее потекла предательская струйка пота, но она не должна была терять присутствие духа – она репетировала эту историю много раз.

– Мы – швейцарцы, но сын моей сестры, к сожалению, был призван в германскую армию, – сказала она. – Прискорбно, конечно, но так как она не может путешествовать, она умоляла меня посетить его могилу. Я уверена, вы должны меня понять. Я не могу отказать ей.

Его глаза заблестели:

– Сорок франков.

– Для меня это слишком, месье.

– В Лангемарк. На немецкое кладбище. Сорок, – снова повторил он.

Он шантажировал ее.

– Я не могу позволить себе сорок франков, – возразила она более твердо и вознамерилась уходить, но мужчина последовал за ней.

– Тридцать, мадам?

Она снова покачала головой и продолжила идти. Обязательно должен же быть хоть кто-то, кто мог бы предложить ей меньшую цену.