Лиз Тренау - В любви и на войне [litres]

Богато украшенные чугунные ворота при входе в дом в этот день были открыты и вели в широкий холл. Дом, который служил приютом для солдат, теперь выглядел покинутым, холодным и неуютным. Изысканная лепка на стенах и потолке была покрыта серой пылью.

В холле не было никакой мебели – только на полу лежал грязный персидский ковер. Но на доске, которая по-прежнему висела на стене, было выведено мелом:

Добро пожаловать всякому входящему

1-й этаж: столовая и комната отдыха

2-й этаж: кабинет начальника (не стесняйтесь, он будет рад вас видеть)

Уголок Дружбы

3-й этаж: библиотека и читальный зал

4-й этаж: «верхние покои»

Часовня со священным алтарем и скамьями.

Появился месье Ван Дамм, высокий, хорошо сложенный мужчина в изысканном костюме-тройке, этакий до кончика ногтей преуспевающий член местного сообщества. Внушительный обхват талии позволил предположить, что он не слишком страдал от голода во время войны.

Их должным образом представили друг другу, он важно кивнул, разрешая им осмотреть дом.

– Я вернусь через час, святой отец. Этого времени будет достаточно? – спросил он, вынимая карманные часы на цепочке.

В этот момент он напомнил Элис кролика из «Алисы в Стране чудес». Конечно, это была ее любимая книга в детстве, и она полностью отождествляла себя с главной героиней, в честь которой, по словам матери, ее и назвали.

– Нам очень повезло, – прошептал Табби после ухода хозяина дома. – Говорят, ему настолько надоели люди, которые хотели посетить этот дом, что он их на порог не пускает. Я искренне сожалею об этом, потому что многие находят утешение в таких посещениях. Но что поделаешь? Мы только арендаторы и не можем забрать этот дом навсегда.

Несмотря на то что гулкие комнаты были совершенно пустыми, Элис словно чувствовала присутствие солдат, которые приходили сюда в поисках отдыха, общения и утешения. На стенах все еще виднелись шутливые надписи. У входа значилось: «Для пессимистов – выход». У подножия лестницы: «По причине падения метеорита на электрогенератор освещение „Тэлбот-хаус“ временно производится при помощи масляных ламп, как в прошлом веке».

– Нам действительно сильно досталось зимой 1917 года, – объяснил Табби. – Немцы били прицельно, и мы думали, что нас разнесет в клочья. Мой старый кабинет здесь, наверху, – добавил он, тяжело дыша, когда с трудом взобрался вверх по лестнице. Над дверью висела еще одна табличка, написанная краской: «Оставь все ранги и звания, всяк сюда входящий!»

– Мне это нравится, – сказала Руби. – Когда мой Берти был в учебном центре, он ненавидел офицеров, которым всегда приходилось отдавать честь, к тому же им доставалась лучшая еда и чистые постели. Но чуть позже он писал, что, когда знакомишься с ними поближе, многие из них оказываются славными людьми.

– Больше всего меня радовало, когда они общались как равные люди, а не как командир – подчиненный, – заметил Табби.

Единственный предмет мебели, который остался в бывшем кабинете, – огромный стол из темного дуба.

– Нам пришлось съезжать в спешке, и я как дурак оставил все свои бумаги в столе. Так что простите меня, дамы, я сейчас их поищу. Это не займет много времени. – Он стал выдвигать ящики стола и рыться в ворохе бумаг и блокнотов, бормоча и восклицая что-то невнятное, когда находил то, что искал. – Пока ждете, можете свободно побродить, осмотреть тут все.

Комнаты по-прежнему обозначались табличками, написанными от руки. Библиотека была гулкой и пустой, если не считать покрытых пылью полок. А читальный зал оказался неожиданно уютным, как дамская гостиная в эдвардианском стиле, с обоями в цветочек, письменным столом из красного дерева и небольшой жаровней в камине, на которой стоял большой эмалированный чайник.

– Есть что-то особенное в этом доме, правда? – заметила Элис. – У тех ребят выдавалось хоть несколько часов нормальной жизни, прежде чем они возвращались обратно в окопы.

Она легко представила себе большие диваны, мягкие кресла. Представила, как Сэм сидит с книгой, скрестив ноги, его брови сосредоточенно хмурятся, между ними, как всегда, залегла вертикальная складочка. Когда ей было шесть, а ему только четыре, она учила его буквам, а потом – научила читать. После этого каждый раз, видя его уткнувшимся носом в книгу, она испытывала гордость.

Минут через десять Табби вышел из кабинета с широкой улыбкой на лице, слегка пыхтя, потертый кожаный портфель теперь был так набит, что, казалось, сейчас затрещит по швам. Внезапно на ум Элис пришла мысль.

– А среди этих бумаг есть записи тех людей, которые приходили сюда? – спросила она.

– Конечно, – он ударил себя рукой по лбу. – Какой же я болван! И почему я раньше об этом не подумал? Именно за этим я и вернулся – за журналами посетителей. – Он поставил портфель на пол и открыл его, показав им пять книг в зеленых кожаных обложках.

– О! – вздохнула рядом с Элис Руби. – Представь, что, если…

– А где-то здесь, – продолжал Табби, – есть объявления, которые оставляли люди, которые искали своих друзей. – Он вытащил толстую папку, обрывки листков вывалились из нее и разлетелись по полу, как конфетти. – Вот они, – пробормотал священник, кинувшись собирать их. – Я знал, что их должно быть больше. Я старался связаться с каждым, кто приходил сюда, чтобы узнать, поддержат ли они новую организацию в Лондоне. Мы хотим попытаться сохранить тот удивительный дух товарищества, который был тут во время войны, но который, похоже, исчез в мирное время. – Он помолчал. Записки были уже собраны, его взгляд приобрел какое-то отсутствующее выражение. – Хотим сохранить память о тех, кто не вернулся домой.

У Элис пальцы чесались от нетерпения.

– А вы позволите нам взглянуть на эти записи, преподобный Клейтон?

– Конечно, конечно. Пожалуйста, называйте меня Табби, я никак не привыкну к тому, что ко мне обращаются «преподобный». Болтаю тут о своих планах, когда вы больше всего хотите найти какие-то упоминания о своих близких. Вот что я вам скажу, дамы, почему бы нам не взять их с собой обратно в кафе? Мы могли бы выпить – боже мой, я бы не отказался от чашечки чая! – Он достал платок и вытер лоб, блестевший от пота. – Там вы можете спокойно все просмотреть.

– Вы очень добры, – сказала Элис.

– Но сначала я хочу в последний раз помолиться тут, в часовне, прежде чем покину это место навсегда. Не хотите ли вы присоединиться ко мне?

– Осторожно на ступеньках, – воскликнул капеллан и быстро зашагал по крутой деревянной лестнице, больше похожей на стремянку.

Поднявшись наверх, они оказались в просторном чердачном помещении, где пахло ладаном и сухими травами. Побеленные наклонные стены отражали свет, который лился из окон с разных сторон.