Лиз Тренау - В любви и на войне [litres]

– Этот чердак первоначально использовали для сушки хмеля, – объяснил Табби. – Когда мы решили устроить тут часовню, нам сказали, что это небезопасно, потому что тут может находиться одновременно только несколько человек. Но с Божьей помощью и с помощью нескольких дополнительных балок-перекрытий, которые установили ребята, мы доказали, что это не так. Иногда тут собиралось больше сотни человек. – Он медленно обошел вокруг, осматривая каждый угол, со скрипом провел пальцем по стеклу одного из пары полукруглых чердачных окон с двух сторон от каминной трубы, чтобы глянуть в сад внизу. – Боже мой, как чудесно снова оказаться здесь! – вздохнул он. – Видели бы вы это во всей нехитрой красе, дорогие мои! Мы получили такие щедрые дары: большой позолоченный канделябр, свисающий оттуда, – он указал на широкую верхнюю балку, – и пару великолепных подсвечников, сделанных из резных столбов по обе стороны алтаря. Мы использовали плотницкую скамью в качестве алтаря. Правда, разумно? Это не займет много времени, – продолжил он. – Присоединяйтесь, если хотите.

Он осенил себя крестным знамением и тяжело опустился на одно колено. Элис инстинктивно последовала за ним. В тишине она слышала лишь собственное дыхание. На нее снизошло спокойствие – словно шелковая шаль, струясь, окутала плечи и уняла устойчивое нервное напряжение.

Руби опустилась на колени и тихо замерла рядом с подругой. Тишину нарушали только птичьи трели в саду за окном.

Табби начал молиться, его голос показался девушке таким успокаивающим, таким ласкающим слух, какого она никогда прежде не слышала. После каждой фразы он надолго замолкал, словно задумывался.

– Отче, благослови этот дом и храни его в память о тех, кто нашел убежище под этим кровом, и особенно обо всех тех, кто отдал жизни, чтобы мы обрели мир. Благослови эту страну и людей, живущих на этой земле, которым выпало столько страданий, помоги им восстановиться. И наконец, Господи, молю Тебя, благослови этих двух молодых женщин, помоги им, утешь в их горе. Аминь.

Когда он начал читать молитву Господню, Элис вторила ему. Рядом с ней тихо бормотала слова молитвы и Руби, сначала несмело, а потом более уверенно: «…И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим…»

Наконец они умолкли и замерли.

– Я так рада, что ты со мной, – прошептала Элис.

– А я рада, что ты меня сюда привела, – прошептала в ответ Руби.

Изучение имен в книге отзывов оказалось делом медленным. Многие из них были нацарапаны в такой спешке, что невозможно было разобрать, другие почти стерлись или были чем-то залиты. Кофе либо чаем, как подозревала Элис. Табби сказал им, что в клубе не подавали алкоголь. «Этого добра было вдосталь в других местах». Были и другие следы – темно-коричневые пятна грязи или даже, возможно, засохшей крови, размазанной по страницам. Даже в мирном «Тэлбот-хаус» записи в книгах несли в себе признаки войны, с которой солдаты попадали сюда лишь на короткую передышку.

Каждый раз, когда она видела запись, где упоминался канадский корпус, часто украшенный схематичным рисунком, изображавшим кленовый лист, сердце Элис замирало. Она особенно внимательно вчитывалась в эти строчки, пытаясь представить себе человека, который их оставил. Даже если это был не Сэм, этот канадец мог оказаться его другом. Вот если бы она могла с ними всеми переговорить! Она подумала, не записать ли ей их имена, чтобы найти их следы по возвращении домой. Но жестокая правда заключалась в том, что большинство из них, вероятно, погибли. Каждый раз, когда она дочитывала до конца страницы, ее уверенность чуть угасала.

– Ну что, есть успехи? – спросила она Руби, сидевшую за соседним столиком и просматривавшую другие журналы записи посетителей. Табби сидел рядом и просматривал свои бумаги.

– Не-а, ни единой зацепки.

– Зацепки?

– Тут есть записи солдат, которые служили в полку Берти, но ни одного знакомого имени. Это словно искать иголку в стоге сена.

Элис вдруг заволновалась. Еще две причудливые английские фразы. Она как раз раскрыла пятую и последнюю книгу, когда запись на первой странице привлекла ее внимание. «Младший капрал Сэмюэль Пилигрим, 3-я канадская дивизия, 3 февраля 1917 года». На самом деле ее внимание привлекло следующее примечание: «Уголок рая в адской войне». Это были точные слова, которые Сэм использовал в своем письме.

– Могу я вам кое-что показать?

– Конечно, моя дорогая, – сказал Табби, вставая со стула. – Что там?

Дрожащими пальцами она показала ему запись, а затем достала письмо Сэма, указав на ту же фразу.

– Люди часто называли так «Тэлбот-хаус»? Я больше это нигде не встречала.

Табби снял очки и потер глаза.

– Я слышал, что так говорили, и даже видел, как это писали. Полагаю, вашего брата звали не Сэмюэль Пилигрим?

– Нет, мой брат Сэм Палмер.

Табби снова надел очки, вглядываясь в запись.

– Любопытно. Палмер и Пилигрим… А вы знаете, что они означают одно и то же: паломник. Паломниками, то есть «палмерами», называли людей, которые носили с собой листья пальмы в доказательство того, что они совершали длительное путешествие на богомолье.

От осознания этого у Элис перехватило дыхание. Это же так очевидно: Сэм, должно быть, использовал принцип «прячь на самом видном месте». Она сделала глубокий, медленный вдох, стараясь успокоиться.

– Но почерк так отличается! Буквы крупнее и размашистее, с большим наклоном вправо, и не такие аккуратные, как в его обычном почерке.

– Можно взглянуть? – наклонилась Руби. Она внимательно рассмотрела письмо, сравнила его с записью в книге отзывов «Тэлбот-хаус». – Знаешь, а я вижу определенное сходство, – тихо возразила она. – Петли на букве G одинаковые. И вертикальные линии на букве Н расходятся в сторону, немного напоминают V. Неудивительно, что почерк отличается, учитывая обстоятельства, в которых приходилось жить этим ребятам…

– Ух ты, Руби! Где ты всему этому научилась?

– Просто все школьницы этим занимались, – ответила Руби. – Пытались анализировать почерк мальчика, с которым встречались, чтобы определить его характер и понять, совместимы ли они. Есть специальное слово, – она покачала головой. – Я даже когда-то брала книгу об этой науке в библиотеке.

– Графология? – подсказал Табби.

– Да-да, именно это!

Элис нежно потерла кончиком пальца запись. От мысли о том, что ее брат мог написать вот эти слова, у нее мурашки пробежали по всей руке, и она чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

– Думаешь, это действительно может быть мой Сэм?

– Слишком много совпадений, ты не находишь? То самое время, то же значение фамилии, он использует ту же фразу, что и в письме, и в почерке есть определенное сходство.