Лиз Тренау - В любви и на войне [litres]

Каким бы Элис ни представляла себе Лилль – похожим на Брюссель или миниатюрной копией Парижа, – реальность вскоре вытеснила ее ожидания.

– Им, беднягам, тяжело тут пришлось в войну, – сухо заметил Даниэль, когда они проезжали по улицам мимо обгоревших, покрытых следами от артобстрелов зданий. – Слава богу, я был в Париже, когда немцы ворвались в Лилль. Их изгнали отсюда англичане в октябре прошлого года.

Даже на тех улицах, которые явно не пострадали от снарядов, здания казались такими обшарпанными и неухоженными, словно вот-вот рухнут. Едва приметные признаки жизни – герань, растущая в цветочном ящике под окном, выстиранное белье, висящее на веревке, протянутой через улицу, сгорбленная женщина, одетая в черное, сидящая на ступенях дома, – все эти детали еще нагляднее свидетельствовали, какие тяжелые испытания пришлось вынести людям.

– Да, им, должно быть, нелегко приходилось жить при немцах, – согласилась Элис.

– Нелегко. Те отнимали у местных продукты, мебель, отбирали на нужды своей армии все из магазинов и фабрик. В городе было полно солдат. Они были расквартированы в каждом доме. Голод был жуткий. А правила – бог мой! Мой сосед рассказывал, что нужно было иметь специальный документ на все – даже на то, чтобы проехать в другой район города. Люди были вынуждены работать в полях и на фабриках, а всех, кто заболевал, – депортировали. Это было ужасно.

– Я даже не могла о таком и подумать, – призналась Элис.

– И женщинам тут было не легче. В сиротских приютах полно младенцев, рожденных от немцев.

Девушка замолчала. Ей было трудно представить, каково это – быть в полной власти жестоких, не знающих пощады врагов.

На центральной площади – Гранд-Пляс, как ее назвал Даниэль, – здания хотя и отчаянно нуждались в ремонте, но, казалось, почти не пострадали от обстрелов. Было пять часов дня, и на площади было довольно многолюдно. Все магазины были открыты, кафе заполнили рабочие, которые спешили утолить жажду. Над площадью возвышалась каменная колонна, напоминавшая Элис колонну Нельсона в Лондоне, только эта была украшена статуей женщины.

– Это богиня, – объяснил Даниэль, – памятник другой войне, еще одной давнишней оккупации. Бедный старый Лилль, ему каждый раз достается.

Он свернул на боковую улочку, остановился и выключил двигатель.

– Мой офис прямо за углом. Я постараюсь вернуться как можно скорее. – Он ласково потрепал ее по щеке и умчался.

Пока Элис ждала, она поправила макияж. «Держи марку, Элис! Позволь себе немного развлечься».

Вскоре он вернулся:

– С делами покончено. Как все-таки насчет ужина? Я умираю от голода.

Ресторан располагался в подвальчике, его низкий, кирпичный сводчатый потолок поддерживали мощные колонны. Даниэль выбрал столик в углу, и Элис поняла почему – за колоннами их не видели другие посетители. Метрдотель поприветствовал ее спутника как старого доброго знакомого, поглядывая на Элис с видом человека, которому точно известно о характере их взаимоотношений.

Глядя в меню, было трудно представить, что город когда-либо страдал от нехватки продовольствия.

– Мы должны поблагодарить за это вашу страну. – Даниэль объяснил, что американские кредиты на восстановление фермерского производства и рыбной промышленности уже приносят свои плоды.

– Выбери сам, на свое усмотрение. Все, кроме тушеной говядины, – сказала она со смехом. – Я наелась ее на всю жизнь вперед.

– Тебе не нравится фламандский карбонад? – поддразнил он девушку. – Какая жалость!

Одетые в черное официанты в накрахмаленных фартуках принялись за работу с бельгийской тщательностью, которая ее так восхищала: они подходили со всей серьезностью к качеству обслуживания клиентов. Даниэль заказал для них обоих мидии, карбонад для себя и кролика под пивом, а-ля гез, для спутницы.

– Я не уверена, что со спокойной совестью смогу съесть милого пушистого кролика.

– Это вкусно, вот увидишь.

Когда к ним подошел сомелье, Даниэль с серьезным видом попробовал вино. Он одобрил выбор, и когда бокалы наполнили, поднял свой.

– В память о твоем брате.

– За Сэма, – подхватила она дрогнувшим голосом, прежде чем сделала большой глоток. Вино было восхитительным. Она выпила еще.

– А теперь давай отдадим должное нашему ужину. Гарантирую, тебе станет лучше после того, как поешь, – сказал он с милой улыбкой.

Попробовав холодные закуски, Элис обнаружила, что ей весьма понравились устрицы – и особенно сливочно-винный соус, с которым их подали. Даниэль показал ей, как использовать пустую створку, чтобы отделить оранжевую мякоть от раковины. Было в этом способе еды что-то удивительно чувственное, но девушка все равно была благодарна, что рядом поставили емкость с теплой водой с кусочком лимона, где можно было ополоснуть руки.

Ее спутник несколько раз подливал ей вино в бокал и заказал еще бутылку, когда подали основное блюдо. Восхитительно нежное мясо кролика в подливе из светлого пива стало для девушки настоящим сюрпризом. Она наблюдала, как он сосредоточился на еде, как его густые, темные волосы падают на глаза, и ей хотелось, чтобы этот момент никогда не заканчивался. Он наклонился через стол и взял ее за руку.

– Я рад, что ты смогла довериться мне, – сказал он. – Нам так хорошо, так уютно вместе, правда? – Он перебирал ее пальчики, лаская чувствительную кожу между ними. От необычного ощущения у нее мурашки побежали по руке и дрожь охватила все тело. От вина кружилась голова, по телу разливалось тепло от вкусного ужина. Она устала от переживаний – и сейчас ее переполняла дерзкая беспечность.

«Бедный Сэм, у него отняли жизнь, когда ему был всего двадцать один год, и у него больше никогда не будет возможности испытать удовольствия. Ведь жизнь дается всего один раз, – подумала она. – И нужно насладиться ею в полной мере».

– Полагаю, нам скоро уже пора возвращаться. Я только заскочу к себе за чистой одеждой, – сказал он, когда они допили кофе. – Хочешь посмотреть мою квартиру? – спросил он будто невзначай.

В дамском туалете она причесалась, припудрила блестевший нос и снова нанесла слой помады. На долю секунды она краем глаза увидела рядом с собой Ллойда: он смотрел на нее снизу вверх из своего инвалидного кресла, как преданный спаниель. Каким бы красивым он ни был, он никогда не флиртовал, не был соблазнителем, и она была почти уверена, что, как и она сама, он все еще девственник. Она вспомнила их робкую возню на диване, после того как ее родители легли спать, – сотни поцелуев, тяжелое дыхание и интимные прикосновения, – но после той аварии, в которой он потерял ногу, он себе не позволял даже этих случайных вольностей, скованный своим увечьем. Ее чувства к нему никогда и близко не походили на то желание, которое она испытывала к Даниэлю: горячая волна, от которой девушка плавилась как воск, захлестывала ее с головой, у нее захватывало дыхание, и голова шла кругом.