Кэтрин Айзек - Я, ты и все, что между нами

– Адам. Мне он даже никогда не нравился. Он просто парень, с которым я познакомилась на отдыхе.

Его глаза горели.

– Я понимаю.

– Нет, не понимаешь!

Мне хотелось, набрав в легкие побольше воздуха, закричать на весь луг: «Это не из-за Чарли. Как он мог быть причиной этому, когда все еще есть ты? Воспламеняя меня каждый раз, как оказываюсь рядом с тобой. Наполняя невыносимым желанием каждый раз, как я вдыхаю запах твоей кожи».

Только это совсем не помогло бы. Так что вместо этого я легкомысленно сказала:

– Адам, этот парень носит кардиганы. С воротником. Уверяю тебя, дело вовсе не в нем.

И тут я увидела Чарли, который смотрел прямо на меня. Он слышал каждое слово. Его глаза на мгновение метнулись в сторону, затем он развернулся, широким шагом отправился к своему коттеджу и закрыл за собой дверь.

Часом позже я свернулась на диване: мне было стыдно появиться за стенами коттеджа при свете дня и встретить Чарли. Я не могла решить, мне нужно пойти и объясниться или извиниться. Тем временем Уильям тоскливо слонялся по комнатам, очень мало говорил и был погружен в свои мысли.

– Почему ты так рано вернулся с футбола? – спросила я.

Он пожал плечами, не желая отвечать.

– Ты снова проиграл?

Он поднял голову и посмотрел на меня:

– Нет, я выиграл.

– Ох! – наверное, я была слишком шокирована новостью. – Боже, это прекрасно, Уильям. Так почему ты грустный?

Он покачал головой и нахмурился.

– Давай, выкладывай.

– Другие дети назвали Джеймса геем. Я попросил, чтобы они отстали от него. И тогда они назвали геем меня. Но я же не такой.

– Ох, Уильям, – вздохнула я, раздражаясь и гордясь одновременно. – Ты молодец, что вступился за него. Хотя… даже если бы ты был геем, ничего страшного, все было бы в порядке, знаешь ли. Просто к твоему сведению.

Его верхняя губа дрогнула, как будто я совершенно не уловила сути того, что произошло.

– Я просто не хотел, чтобы они были жестокими к Джеймсу.

– Да, я поняла. А где был Себ, когда все это произошло?

– Он читал газету слишком далеко, чтобы услышать.

– Дорогой, ты правильно поступил. – Я подошла к нему и, взяв за худенькие плечи, постаралась приобнять, но он оттолкнул меня.

– Теперь мне не с кем играть в футбол. Как раз когда у меня начало получаться. – Он встал и направился в свою комнату.

Я позволила ему уйти, но затем желание пойти за ним стало невыносимым. Я подошла к двери, открыла ее и обнаружила его лежащим лицом вниз на верхнем ярусе кровати.

– Уильям, – мягко произнесла я. Если бы он лежал на своей кровати дома, я бы села на ее край и приободряюще гладила бы его спину, и это раздражало бы его настолько, что ему пришлось бы со мной разговаривать.

Я поставила ногу на нижнюю ступеньку лестницы и начала взбираться вверх. Я была на третьей ступеньке, когда поняла, насколько неустойчивой была вся эта конструкция. Вряд ли она была рассчитана на двух людей, один из которых – взрослая женщина, которая за последние три недели съела так много сыра, что ее джинсы трещат по швам. Тем не менее я добралась до верха и попыталась водрузить себя на матрас.

– Что ты делаешь? – спросил Уильям, поворачиваясь. Он сел, потирая нос.

– Просто пришла к тебе, – ответила я, полностью забравшись на кровать и скрестив ноги, как будто явилась к нему на ночевку. – Тебя беспокоит что-то еще?

Он ответил одним из этих взглядов почти подростка, которым ясно дал понять, что смущен, но только тем, что я задала глупый вопрос.

– Нет.

– Хорошо, слушай… Кажется, у меня есть решение твоей проблемы с футболом, – сказала ему я.

– Какое?

– Я просто подумала… – Он поднял голову, как будто это звучало пугающе опасно. – Я считаю, что неплохо было бы вернуться домой пораньше. Например, завтра. Я просмотрела расписание паромов, и заменить тот, который мы забронировали, будет совсем недорого. Ты сможешь встретиться с друзьями дома и поиграть в «Садовую войну» с Джейком и…

– Что?

– Я просто говорю… я подумала, что мы, наверное, могли бы уехать. Завтра.

– НЕТ! – выпалил он так яростно, что я приподнялась от шока.

– Просто подумай об этом.

Он резко скрестил руки на груди.

– Я уже думал об этом – я не хочу уезжать. – Его лицо побледнело. Всего за несколько секунд он перешел от подавленности к ярости. И его почти трясло от нее.

– Я знаю, что ты хорошо проводишь время с отцом, но он очень занят своими делами… И потом, разве не здорово вернуться к друзьям? – не сдавалась я.

Он сверкнул на меня глазами и, скрипя зубами, спросил:

– Это из-за того, что ты не можешь поладить с папой?

Я не знала, плакать мне или смеяться от облегчения, что он все-таки не понял, что случилось той ночью.

– Нет, причина не в этом.

– Именно в этом, да? – бросил он в бешенстве. – Ты ненавидишь его. Ты не можешь потерпеть даже ради меня. Именно в тот момент, когда мы начали отлично ладить и он начал учить меня играть в футбол и…

– Дело не в этом, Уильям, – перебила его я. – У твоего папы много работы, но он уже говорил, что очень хочет организовать поездку домой, чтобы увидеться с тобой. – Как мне сказать ему, что не его я хочу оградить от Адама, а себя? Я не до конца осознавала, как сильно меня пугала перспектива остаться и позволить ему форсировать события.

– Хорошо, но я никуда не поеду.

Не знаю, что было такого в том, как он это произнес, почти рявкнул, но я была ошарашена тем, какой неуправляемой оказалась ситуация. Какой неправильной. Мне хотелось закричать.

– Думаю, ты забываешь, что я твоя мама, – сказала я с нажимом, чтобы скрыть, насколько я потрясена. – Поэтому, если я говорю, что ты едешь, то ты едешь. И НЕ разговаривай со мной таким тоном. Тебе десять, а не двадцать пять. И даже если бы тебе было двадцать пять, тебе не следовало бы разговаривать со мной так. Или вообще с кем-либо.

– Как ТАК? – крикнул он. – Не могу поверить, что меня отчитывают, хотя я даже ничего не сделал. Ты меняешь планы и все разрушаешь. Нарочно.

Что-то в ноющем, мученическом тоне его голоса заставило меня потерять контроль над собой. Внезапно я забыла, что читала в книгах «Суперняни» о том, что, когда ты кричишь на ребенка, он побеждает. Я не старалась быть рассудительной. Я не могла вынести всего, чем огорошивала меня жизнь, и это довело меня до ручки.

– Да, так и есть, Уильям! – орала я. – Ты не представляешь себе, через что мне приходится проходить. Не имеешь ни малейшего чертова понятия. Потому что если бы ты знал, то не упрекал бы меня, а просто сделал бы то, о чем я прошу. Ты бы не стал разговаривать со мной, как будто я кусок говна на подошве твоего ботинка, а не женщина, которая вырастила тебя в одиночку.

– Ты вырастила меня одна только потому, что не позволяла папе приближаться ко мне!