Ведат Кокона - По волнам жизни

— Если удастся детей сосватать, — сказал Хасану Тара, — Шакир-ага, конечно, пошлет Исмаила во Францию на свои деньги.

Сказал и подбадривающе улыбнулся: сам-то он нисколько в этом не сомневался. А через три дня Тара Мулла Селим, приехав из Гирокастры, снова встретился с Хасаном Камбэри и снова завел разговор о женитьбе. Но теперь уже по-деловому. Шакир-ага дал согласие на брак своей дочери с Исмаилом и обещал снабжать его деньгами для учебы в Сорбонне, если дело между ними сладится и если тому не назначат стипендию. Но Хасан попросил подождать два дня — до среды, потому что хотел побеседовать с сыном: ведь ему предстояло жениться, за ним и последнее слово.

— Времена изменились, Тара, — сказал он свату. — Трудно теперь с сыновьями. Не очень-то им нравится, если судьбу решают родители.

Они распрощались, и Тара стал ждать ответа.

— Ну что же, сынок, раз не дали стипендию, тебе не остается ничего другого, как жениться на дочери Шакир-аги, — посоветовал Исмаилу отец, наливая ему анисовки. — Тара мне очень хвалил эту девушку, да и где мы найдем тебе более подходящую невесту, скажи?

Исмаил уставился на стопку, обдумывая слова отца. Ему казалось, что они доносились из какого-то другого мира. Как мог он обещать жениться на девушке, которую даже не видел?

Так он и ответил отцу. Но Хасан повернулся к жене, молча смотревшей на Исмаила, и заговорил с легкой усмешкой:

— Можно подумать, что я видел мою королеву до нашей помолвки! А вот, гляди-ка, поженились так же, как наши родители, и счастливо прожили целую жизнь. Верно я говорю, жена? — Хасан никогда не обращался к ней по имени, как, впрочем, и Джемиле к нему, — таков был обычай. Если муж ее звал, то во втором лице или говорил ей «жена».

Джемиле широко улыбнулась:

— Да, очень счастливо прожили. Только теперь времена другие. Молодые не хотят жениться, как мы, — норовят сперва посмотреть друг на друга. Эх, можно подумать, если женятся по своей воле, от этого будут счастливее!

— А ведь тебе, Исмаил, повезло в самый подходящий момент.

— Он просто в рубашке родился, — подхватила жена. — Очень пеклась я всегда о твоем ученье, сынок, и о твоих успехах. Все сны мои были об этом, а сны у меня всегда сбываются.

Исмаил сидел, размышляя над словами родителей, гладил светлую головку Манушате, не отрывая взгляда от стопки. Отец прервал его размышления — поднял свой стакан, поднес его к стопке Исмаила и чокнулся:

— Пусть пошлет тебе бог хороших наследников, сынок!

Поскольку Исмаилу предстояло отправиться через месяц во Францию, Шакир-ага уведомил его семью о том, что до отъезда надо совершить обручение и установить размер нидьяха {71} 71 Нидьях (тур.) — у мусульман сумма, которую выплачивал по брачному контракту муж жене (или жених невесте) в случае расторжения брака (или помолвки). . Помолвку назначили через неделю, а подписание контракта — через две.

Хасан Камбэри давно уехал из Гирокастры, но там осталось довольно много родни — его братья и братья жены, племянники и, кроме того, друзья Исмаила.

В день помолвки двадцать пять мужчин и шесть мальчиков со стороны жениха направились в дом Шакир-аги, чтобы обменяться подарками, как заведено при обручении. У ворот их встретил дядя невесты по отцу, у входной двери — ее дядя со стороны матери. Шакир-ага ждал их у порога и всем по очереди пожимал руку.

Мужчины вошли в комнату и заняли места по старшинству. Слуги обнесли их вареньем. Отведав его, гости обратились к родным невесты:

— Пусть всем нам на радость бог пошлет молодым наследников!

Выпили по чашечке турецкого кофе и посидели молча. Потом пристроились к вынесенной на середину комнаты синии {72} 72 Синия (тур.) — большой круглый поднос из меди или латуни. Установленный на подставку, служит столиком для угощения. и принялись за угощение. Вокруг блюда с хасудэ {73} 73 Хасудэ — сладость из картофельной муки, масла и сахара. были расставлены вазочки с очищенным миндалем и конфетами.

Гости ели, разговаривали, смеялись и украдкой прятали в карман кто кофейную чашку, а кто ложку. Так требовал обычай. Хозяева делали вид, что ничего не замечают. Через некоторое время дядя Исмаила по отцу и дядя невесты со стороны матери одарили друг друга шкатулками, завернутыми в шелковые платки, обменялись рукопожатием, поздравлениями и улыбками.

Потом дядя невесты вышел во двор. За ним последовали женщины. Тетушка Хасибэ, сестра невестиной матери, развязала на подарке красную ленточку и вынула из платка серебряный ларец. Из него убрала вату, потом достала кусочки сахару и рис, которые раздала присутствующим, а затем извлекла золотую монету в пять лир на золотой цепочке. Тетушка Хасибэ подняла украшение, чтобы его было хорошо видно. Медальон всем понравился.

— А вы что им дали? — спросила одна из женщин.

— Золотое кольцо с бриллиантом, — ответила тетушка Хасибэ.

В это время Хесма — она из скромности все это время старалась никому не попадаться на глаза — влезла со своей подружкой Семихой на подоконник и стала наблюдать за происходящим. Вдруг дверь отворилась. Обе девушки тут же спрыгнули на пол. Оказавшись перед матерью, Хесма густо покраснела и опустила глаза. А та подошла к дочери, повесила ей на шею золотую цепочку с монетой, поцеловала в лоб, заглянула в глаза и с волнением сказала:

— Дай тебе бог детей!

Хесма поцеловала матери руку, но ничего не ответила.

Растроганная мать прослезилась и пошла в комнату, куда удалились женщины.

Между тем мужчины, выпив кофе, собрались уходить.

У лестницы их ждала хозяйка. Каждому из шести мальчиков она дала завернутые в платочек фрукты; довольные дети, перепрыгивая через ступеньки, сбежали с лестницы.

А через две недели после помолвки, как договорились, наступил день подписания контракта.

Дом Шакир-аги, сверкающий чистотой и уютом, был полон людьми. Мужчины — и те, что представляли невесту, и посланцы жениха — собрались в одной комнате. Женщины стояли за дверьми и прислушивались к тому, что происходит внутри. Мужчины разговаривали и курили, ожидая имама. Беседа становилась все оживленнее.

Дядюшка Весаф, доверенное лицо Хесмы, с важным видом сидел на почетном месте и молчал. Асаф-Эфенди и Тара Мулла Селим, свидетели Исмаила, громко разговаривали. Иногда в беседу вступал и Тахсин-ага, поверенный жениха. Шакир, двоюродный брат Хесмы, и Мухтар, племянник хозяина, удостоенные чести быть свидетелями невесты, деловито и важно расхаживали по дому.

У окна на миндере, покрытом привезенным из Багдада красным пушистым ковром, сидел Мулла Керим, полный, жизнерадостный мужчина лет пятидесяти на вид, хотя ему было уже за шестьдесят. Будучи ходжей, образованием он не мог похвастаться и не только не кончал, но даже не переступал порога медресе, чтобы заслужить свое духовное звание. Имя Мулла ему досталось со времен Османской империи. В те годы многие жители Гирокастры носили чалму и балахон ходжи, чтобы не идти в рекруты. Керим, наделенный представительной внешностью, тоже облачился в джуббе {74} 74 Джуббе (арабск.) — широкий балахон: одежда ходжи, мусульманского священника. и водрузил на голову белую чалму. И хотя он не знал ни слова по-арабски и в руки не брал Корана, одежда сделала свое дело: черный балахон с развевающимися по ветру полами и высокая чалма кому хочешь помогут сойти за мусульманского священника, даже тому, кто не знает, где лежат Мекка и Кааба.