Ведат Кокона - По волнам жизни

— Вставай, слышишь, принимайся за стряпню!

Невестка делала всю работу по дому, руки у нее огрубели от постоянной стирки рубашек и мытья посуды в щелочи, от уборок, пыли и грязи. Еще и оттого, что ей пришлось прожить долгую жизнь со сварливым мужем, терзавшим ее руганью и скандалами, она выглядела лет на двадцать старше Како Пино, хотя и была ее ровесницей. А румяная булла, с полными, готовыми лопнуть щечками, бодрая, свежая, будто омолаживаясь на каждой свадьбе, сама казалась невестой…

Она вошла в большую комнату и, поудобнее пристраиваясь на самой середке миндера, тщательно расправила читьяны {101} 101 Читьяны — род женских шаровар. . Рядом с ней разместились несколько женщин, и завязалась беседа. Вскоре подошла Хесма и уселась перед буллой.

Из кармана кашемировых шаровар Како Пино достала нитку, натерла ее хорошенько воском и, натянув, стала с силой проводить по лицу Хесмы, снимая с него пушок. Девушка с трудом терпела боль, причиняемую этой процедурой. Но всякий раз, когда она вздрагивала от боли, Како Пино говорила ей:

— Сиди, егоза, не крутись так! Тебе ведь хочется замуж, хочется настоящей пышной свадьбы?

Хесма сразу краснела и, смущенная, замирала, опустив глаза.

Затем Како Пино подровняла ей той же ниткой с воском брови, почистила лицо ракией, чтобы подсушить кожу, наложила тонким слоем ртутные белила и румяна. Когда процедура закончилась, Хесма встала, подошла к матери и взяла ее за руку, но не поцеловала, боясь испортить грим. Затем она вышла в другую комнату, надела сиреневое платье и после этого уже ничем не занималась. Она так привыкла за это время неустанно хлопотать, готовясь к свадьбе и помогая матери и кузинам, что теперь ей казалось странным сидеть сложа руки.

Не успели хозяева встать из-за обеденного стола, как в доме собрались женщины посмотреть на невесту. Пришли совсем юные девушки — и скромные, и гордячки, — много молодых жен, и счастливых, и несчастных в браке, но все явились разряженные, разодетые, благоухающие розовым маслом. На них были нарядные свадебные энтари с черной отделкой из сукна, вышитого ирисом, и шаровары из тафты и кашемира. Грудь облегала кэмиша {102} 102 Кэмиша — широкая рубаха с длинными рукавами, на которую надевали другие части национального костюма. из муслина, шею украшало золотое ожерелье, а лицо обрамлял красиво повязанный платок с золотым или серебряным шитьем на углах. Брильянты на пальцах, унизанных дорогими кольцами, казалось, соперничали чистотой воды и сверканием граней.

Но верно говорят в народе: «Двое женятся, а сто бесятся».

Женщины, сидя рядком, шушукались, сплетничали и высмеивали одна другую:

— Нет, ты только взгляни на эту паву у миндера — возле тетушки Кибро. Наложила целый пуд румян на рожу. Будь она неладна!

— Ой, ну и посмешище! Бедный муж, хорошо же он влип!

— А вон та, погляди-ка, гордячка у окна, что с волосами сделала! Как только ее в таком виде земля держит! И, поди, еще мнит себя красавицей!

Возле тетушки Захо (она доводилась Семихе бабушкой), восседавшей с независимым видом в середке миндера и одетой в подбитую мехом, украшенную алмазами куртку, пристроилась тетушка Рухо, известная во всей Гирокастре сплетница, которая никого не обходила вниманием. Она легонько подтолкнула локтем тетушку Захо, показала на Секинэ, дочь Хамзы-эфенди, не сходившую у нее с языка из-за своего большого носа, и шепнула:

— Посмотри, как ломается Секинэ! Ей-богу, нигде не увидишь такого! Старается казаться молодой, а у самой под белилами да румянами тот еще возраст!

Женщины судачили довольно долго, сплетничая и оговаривая всех поочередно. Тем временем в комнату вбежали маленькие девочки, отправленные на улицу встречать гостей, и радостно закричали:

— Дружки! Дружки едут!

Когда посланницы жениха {103} 103 Посланницы жениха… — Распорядительницами в свадебном обряде невесты приглашались женщины. вошли во двор, дом уже гудел и гремел от песен, а когда они, подхватив мелодию, стали подниматься по лестнице, звуки песен заполнили и весь двор.

Стройная как тополь невеста, лоб и волосы которой оплетали свадебные украшения — золоченые нити и блестки, — вышла на лестничную площадку в окружении поющих женщин. Како Пино, волнуясь за внешний вид невесты и боясь, как бы не испортили ее красоту, пробилась сквозь толпу и подошла к Хесме. Она приподняла воротник ее платья, поправила на волосах украшения, распределив равномерно золоченые нити, затем смочила слюной палец и прилепила к середине лба новую блестку вместо упавшей.

Дружки поднялись наверх; нарядная и пригожая Хесма поцеловала каждой из них руку. Потом невесту провели на середину комнаты. Тетушка Кибро надела ей передник и посадила на стул. Како Пино накрасила ей брови чернильным орешком. Хесма сидела не шелохнувшись, опустив глаза. Вскоре нарядная и раскрасневшаяся Семиха принесла на подносе шербет и угостила им сидевших на диване и распевавших свадебные песни девушек.

В ночь обряда — очередного окрашивания хной — снова с песнями пришли дружки. Нэслия ввела их в зимнюю комнату, где посередине стоял стол и Миндеры были покрыты чистыми ковровыми накидками. Хесма входила в комнату каждый раз в новом наряде. Она переодевалась четыре раза: ее последний костюм украшал богато вышитый елек {104} 104 Елек — болеро из красного бархата с золотым шитьем, надевалось поверх кэмиши. . Какой красавицей выглядела она в нем! Любому могла бы вскружить голову! Хороша как солнышко ясное!

Семиха перед последним выходом легко провела по ее лицу мягкой губкой с ртутными белилами. Поправила ей шаровары, завернула рукава кэмиши, взяла за руку и провела в комнату, где находились дружки и где пели и плясали девушки. Вовлекла невесту в хоровод.

После ухода дружек комнату заполнили родные невесты. Сестра Хесминой матери положила посередине на пол большую высокую подушку, и на нее посадили племянницу, одетую в воздушное платье из индийской ткани. Сестра отца поставила перед ней желтый таз, высыпав туда из мешочка хну. Сама села на пол, подобрав шаровары, надела на обе ее руки браслеты, а в правую ладонь сунула пять золотых монет.

Невеста сидела опустив голову. Из ее глаз катились слезы. Семиха стала окрашивать ей ногти хной и петь вместе с другими женщинами, перекрывая их голоса звонкими переливами:

Нэслия смотрела на дочь заплаканными глазами. Вот уже и этот обряд совершен: завтра ее дочь покинет отчий дом и переедет навсегда к своему мужу… Эти тихие слезы уживались, однако, в ее сердце с радостью матери, выдающей дочь замуж. Да, в этой недолгой жизни радость всегда переплетается с печалью, пробиваясь частенько сквозь слезы…