Ведат Кокона - По волнам жизни

После обеда сотни итальянских самолетов, появлявшихся с юга и державших курс на север, бороздили небо над Тираной. Народ с ненавистью провожал их глазами, вспоминая недавние налеты на Абиссинию, бомбардировку других свободных территорий и ожесточенные воздушные бои с республиканскими отрядами в Испании. Некоторые самолеты летели так низко над землей, что на их крыльях отчетливо виднелись ликторские фасции.

В пятницу, седьмого апреля, стояла чудесная погода. Небо было чистым, безоблачным, а солнце ярко сверкало. Но каким же горьким оказался для албанцев этот прекрасный весенний день!

Утром Исмаила и других жителей столицы разбудил страшный гул моторов. В небе Тираны снова появились сотни итальянских самолетов. Исмаил сразу вскочил с постели и подбежал к окну. В голубом пространстве свободно, будто у себя дома, кружили эскадрильи фашистской авиации, и ни одно зенитное орудие не стреляло по нарушителям албанских воздушных границ. Несколько самолетов с изображением черепа на крыльях были из эскадрильи «Дисперата», которой командовал зять Муссолини граф Чиано, уничтоживший тысячи мирных жителей Абиссинии. Самолеты кружились в воздухе и сбрасывали на землю разноцветные листовки. Связки этих листовок, падая, рассыпались и напоминали крошечные парашюты, медленно парившие в воздухе и пестревшие на ярком дневном свету. Белые, голубые, красные, зеленые, желтые и розовые, все они как одна несли с собой горькую весть о фашистской оккупации. В них говорилось о том, что итальянские фашистские войска движутся сюда, чтобы избавить якобы народ от ненавистного ему режима Зогу, несут с собой мир, справедливость и конец безработице. Небо Тираны гудело от непрерывного рева моторов, а иногда в бреющем полете машины едва не задевали крыши домов, производя такой оглушительный шум, что казалось, рушится весь город.

А со стороны Дурреса раздавался грохот тяжелых орудий итальянских военных кораблей, обстреливавших албанское побережье.

Исмаил кинулся на площадь Скандербега в надежде услышать что-нибудь новое. Но там метались сотни людей, не зная, что им делать. Метались словно цыплята, потерявшие наседку и перепуганные насмерть перед лицом опасности. Будь они вооружены, двинулись бы в Дуррес, где уже велись ожесточенные бои. Они требовали оружия, но их голоса раздавались и тонули в пустыне. Однако вскоре дух собравшихся на площади немного поднял парень, прикативший из Дурреса на мотоцикле со свежими известиями. Лицо его сияло, глаза блестели. Он слез с мотоцикла и взволнованно выпалил:

— Итальянцев наши дважды обратили в бегство. А те засели на своих судах. Говорят, один капрал обстреливает их из орудия с дурресского холма, отчаянный смельчак. Действует с редкой отвагой. Это все, что мне удалось выяснить. В городе пустынно. Люди заперлись в своих домах. А что им делать — ни у кого нет оружия.

Исмаил возвратился домой усталым и удрученным. Посидел у радио, послушал, какую позицию собираются занять Франция и Англия при сложившейся на Балканах обстановке, как относятся к наступлению фашистской Италии на Албанию. Неужели они допустят, чтобы Италия посягнула на территорию государства, которое является членом Лиги Наций? Разве при таком повороте событий не создается угроза миру на Балканах? А какую, интересно, позицию займут Югославия и Греция, соседи Албании?

Но первое же услышанное Исмаилом сообщение настолько его потрясло, что у него просто отнялись руки и ноги. Диктор лондонского радио известил слушателей о том, что премьер-министр Англии лорд Чемберлен объявил, будто Англия не имеет особых интересов в Албании, и уехал на уик-энд в Абердин — удить рыбу.

Глаза Исмаила увлажнились. Он сжал зубы, чтобы не разрыдаться, как ребенок. Горечь, досада и ненависть нахлынули на него с такой ощутимой явственностью, что ему показалось, будто рот у него наполнился желчью. В эту черную пятницу, когда на маленькую беззащитную Албанию вероломно напали итальянские фашисты, премьер-министр Англии с редким цинизмом заявляет, что у его страны нет особых интересов в Албании, и, поскольку заканчивается рабочая неделя, покидает Лондон, чтобы отдохнуть пару деньков в Шотландии и половить там рыбу! Какая ирония судьбы! Целый народ, повергнутый в страх, висит над бездной на тонкой ниточке надежды, рассчитывая, что ты, спаситель, протянешь ему руку, а ты с легким сердцем и улыбкой на устах едешь развлекаться в Абердин!

Потом Исмаил услышал еще одну новость: итальянские самолеты в пять часов вечера собираются бомбить Тирану. Эта информация потрясла людей: они были наслышаны, что такое фашистские воздушные налеты, как сметались с лица земли целые города, как погибало безоружное население, что творили итальянские летчики во время войны с Абиссинией и с республиканской Испанией. За несколько минут они могут превратить Тирану в пепел!

И вскоре почти все жители квартала, где проживал Исмаил, столпились неподалеку у ворот особняка с высокой оградой, в котором располагалась американская миссия. Здесь собралось человек триста: мужчины, женщины, старики, старухи, дети. Ища надежное укрытие от бомбежки, они пытались проникнуть во двор и в сад особняка, надеясь, что на территорию представительства столь могучей заокеанской державы Италия посягнуть не посмеет.

У всех родителей был встревоженный вид, младенцы на их руках заливались плачем, и матери, пытаясь успокоить детей, тут же на улице кормили их грудью.

Наконец часа через два у ворот появился охранник миссии — грузный толстяк в униформе, с цепочкой на широкой груди. Он отворил железные запоры, и люди, толкаясь, как загоняемое в овчарню стадо, хлынули во двор. Из распахнутого окна на них смотрел человек с пышной, спадавшей на лоб шевелюрой. Сунув руку в карман брюк, другой он придерживал зажатую во рту трубку и наблюдал за суматохой. Людям даже показалось, что в улыбке и взгляде мужчины таится насмешка.

— Это консул, — сказал кто-то.

Толпа скучилась в тени тополей у стен особняка. Погода и во вторую половину дня оставалась прекрасной, а в ясной синеве неба по-прежнему кружили самолеты итальянцев. Дул легкий ветерок, листья тополей шелестели не переставая, будто тоже пугаясь шума моторов в воздухе.

Исмаил глядел на деревья и думал о том, что вот ведь он, его близкие и все эти люди, пришедшие сюда искать убежища от налета фашистской авиации, дрожат так же, как эти листья. В чем, в сущности, разница? Однажды, когда придет их час, листья увянут, опадут и исчезнут, и люди тоже в свой час уйдут, исчезнув из жизни, как эти листья. Но зачем же поддаваться року и пасовать перед опасностью, если можно попытаться ей противостоять… Вместо того, чтобы бороться вместе с друзьями, защищая свой кров, свое отечество, он сидит здесь, съежившись, под сенью тополей и ждет с трепещущим сердцем беды. И вдруг ему на память пришли слова Шекспира: «Трус умирает много раз, храбрец встречает смерть однажды». Сколько мудрости и правды заключено в этой фразе! И каким эгоистом он себя почувствовал! Ведь он упрятался здесь, спасая свою шкуру, забыв о многих других и даже о Софике, которую, казалось, любил больше себя! И все же в минуту опасности он не вспомнил о ней и не подумал о том, что ее ожидает!