Джейн Джонсон - Преданное прошлое

— Поглядите!

Теплые руки взяли меня за плечи, и он развернул меня — очень вовремя, так что я успела заметить над морем падающую звезду, огонек, сверкнувший в черном небе.

— Ой! — В северо-западной части неба, там же, над морем, упала еще одна звезда, потом еще. — Звездопад… — Я не видела ничего подобного с самого детства. Только однажды, сидя на галечном пляже недалеко от дома вместе с отцом… Тогда мне было семь, и все вокруг было полно новизны и магии, а будущее обещало множество чудес.

— Красиво, правда? Моя джедда, то есть бабушка, всегда утверждала, что это огненная потеха дьявола. Но ведь это не звезды на нас падают, это всего лишь метеоритный дождь — в данное время года это Персеиды. Увидеть их — большая удача.

— Вероятно, в ближайшее время мне не придется бросать в огонь хамелеонов.

Я почувствовала, что Идрис смеется — по вибрации, которая через его ладони передалась моим плечам.

Его дыхание теплым ветерком щекотало мне сзади шею; на какой-то момент мне даже показалось, что я уже готова обернуться и поцеловать его. Я вздрогнула, на долю секунды представив себе его сильное темное лицо, зажатое у меня в ладонях, прикосновение его губ к моим, его тонкие пальцы, скользнувшие мне под рубашку… Сексуальное напряжение охватило меня всю, сжало словно тисками; но тут я отступила назад и высвободилась.

— Идемте-ка со мной, — предложила я. — Я вам кое-что покажу.

— Вот она, та вещь, которую хочет заполучить Майкл, да так сильно хочет, что последовал за мной в Марокко, чтоб добраться до нее. — Я достала «Гордость рукодельницы» из сумки и вручила Идрису. Потом села на постель, а он придвинул стул ближе к свечке и склонился над книгой, бережно прикасаясь к телячьей коже переплета и так осторожно раскрыв ее, словно страницы были лепестками хрупкой, давно увядшей розы, засушенной в книге. Он долгое время молча просматривал и изучал книгу, потом начал читать, время от времени останавливаясь и поправляя себя.

— «… Я баюсь за свае будущее, патаму что в ризультати маево глупаво вранья он все ищо щитает, что мы из багатой семьи, каторая заплатит за нас бальшой выкуп. Но он ищо угражаит мне, что прадаст миня султану, каторый, как я знаю, вроди короля в ихней стране, патаму что он гаварит, что за миня дадут харошую цену на рынке в Сале, за май рыжие воласы и белую кожу. Как мне типерь жалко, что я ни послушала савета старой Энни Бэдкок и ни паехала дамой, в Кенджи с Робом …»

— Извините, мой английский не совсем хорош — мне трудно читать. Но если я что-то понимаю, это, кажется, записи женщины, захваченной в плен корсарами, и написаны они ее собственной рукой. Так?

Я кивнула.

— Рукопись подлинная?

— Зависит от того, что вы понимаете под словом «подлинная». Я полагаю, что вещь аутентичная, настоящий артефакт, но тут нужно мнение эксперта.

У него уже сияли глаза.

— Чрезвычайно интересно! Если она настоящая, го вы держите в руках кусочек истории Марокко! Вот так, Джулия Лавэт! Это настоящее чудо, магическое окно в прошлое! L’historie perdue! 73

Никогда не слыхал о подобных вещах, да еще таких давних. 1625 год! И чтобы автором была женщина… C’est absolument incroyable! 74

Идрис поцеловал книгу. Потом, словно под влиянием мгновенного порыва, пересек комнату и поцеловал меня, четыре раза, в обе щеки. Я все еще ощущала его руки у себя на предплечьях, когда он отскочил назад.

— Извините, прошу вас, пожалуйста.

Я с некоторым усилием улыбнулась:

— Не за что. Но это и впрямь потрясающая штука, верно?

— Истинно! Но одного я никак не могу понять: что означают эти картинки? — И указал на один из рисунков образца для вышивки — парочка милых птичек, обвившихся шеями друг о друга и заключенных в венок из листьев и роз.

— Это образчики для вышивки, — пояснила я, забирая у него книгу. — Просто рисунки для девушек-рукодельниц, чтоб они могли их скопировать и тоже вышить. — Я показала на руках, как это делается. — Ими можно украсить платье, разные вещи для дома — занавески, покрывало на кровать, настенный коврик, скатерть. Английские женщины тратили очень много времени на такую работу, во все века. Некоторые и сегодня этим занимаются. — Я подняла с пола свою сумку, положила в нее книжку Кэтрин и вытащила ту вышивку, над которой сейчас трудилась, — шарфик, в трех из четырех углов которого уже красовались павлиньи перья, отливая изумрудами и аквамаринами.

Я уже подумывала о том, чтобы в четвертом углу изобразить что-нибудь другое, но вдохновение меня пока не посетило.

— Это вы сделали?

— Не нужно так удивляться.

Он улыбнулся:

— Это ведь просто… ну, я-то думал, что такие женщины, как вы, слишком современные, чтобы заниматься подобными вещами. Такую штуку могла бы вышить моя бабушка. Вам надо бы показать это ей, когда она вернется. Бабушке очень нравятся перья этих птиц. Паон, так мы их называем. У нее такие стоят в вазе в ее комнате.

— Павлиньи?

— Да, павлиньи. Джедда вернется завтра к вечеру иля, может быть, послезавтра. Рашид поедет за ней.

Я нахмурилась.

— Не уверена, что к тому времени еще буду здесь. Если удастся завтра повидаться с этим вашим специалистом и выслушать его мнение по поводу этой книжки, чтобы я знала, с чем имею дело, я, видимо, сразу же сяду на поезд и поеду обратно в Касабланку, а на следующий день полечу домой.

На лице Идриса появилось непередаваемое выражение.

— Подождите здесь, — вдруг сказал он.

Через пару минут он вернулся с чем-то висящим у него на руке.

— Я подумал, завтра вам, может быть, захочется надеть вот это — на случай если мы встретим на улице вашего… Майкла, да?

Это оказалась джеллаба темно-синего цвета, очень простого фасона, но из высококачественного хлопка, хотя вышивка по подолу и манжетам была машинная и ничем не выдающаяся по стилю и рисунку. К ней прилагался платок из белого полотна, чтобы использовать в качестве хиджаба.

Я рассмеялась:

— Если я это надену, то буду выглядеть сущей монашкой. Он нахмурился:

— Монашкой?

— Это то же самое, что монах, frere 75 , но женского рода… soeur 76 .

Теперь рассмеялся Идрис:

— Не думаю, что вы будете выглядеть как soeur, даже если попытаетесь. Не с такими глазами, как у вас.

Я не знала, что ответить на это, поэтому не сказала ничего. Идрис слегка поклонился:

— Мне теперь нужно уйти, хочу поговорить с братом, пока он не лег спать. Попрошу его, чтобы передал бабушке мою просьбу кое-что прихватить с собой, когда она будет возвращаться с гор. А теперь — тиминсивин оллах. Храни вас Аллах. Спокойной ночи. — Он прикрыл лицо руками, поцеловал свои ладони и прижал их к сердцу. — Спите спокойно. — И ушел.

Я распахнула ставни и уселась на маленький молитвенный коврик понаблюдать за луной, плывущей над крышами медины. Не знаю, сколько времени просидела так. Прокричал свой призыв муэдзин, звезды переменили положение, а я все размышляла о себе и Майкле, о том, какие странные штучки выделывает с нами судьба и как она заставила его преследовать меня в экзотические страны, чтоб забрать подарок, который символизировал разрыв наших отношений. Через некоторое время мне пришло в голову, что я не могу вспомнить его лицо. Я отчетливо видела его глаза, рот, форму черепа, но никак не могла свести все это вместе, не могла увидеть все лицо сразу, даже любое его выражение. Да кто он такой, что за человек, этот мужчина, с которым я так долго имела связь?