Юй Хуа - Месяц туманов

Старик Ма Цзышань обернулся и посмотрел на кладбище: прошло совсем немного времени, а могилка жены уже не казалась такой свежей. Он вспомнил, как вёз невесту на ослике из Наньшани к себе домой: голова девушки была покрыта алой вуалью, ножки в расшитых цветочками туфельках упирались в медные стремена, мерно покачиваясь, и это покачивание умиляло его. Тогда ему и в голову не могло прийти, что такая молоденькая хорошенькая невеста когда-нибудь упокоится в подобной могилке. Старик Ма Цзышань тихо вздохнул: «Надо бы здесь побродить подольше да поосмотреться. Ведь скоро я обрету здесь своё пристанище». Дом, в который он когда-то привёл свою невесту и который согревал своим теплом много поколений, больше принадлежал не ему, а сыну и внукам. Но сын с внуками тоже скоро могут здесь оказаться, и чьим тогда будет дом?.. Ма Цзышаню пришла в голову мысль найти старого сельчанина Ли и потолковать с ним, попросить себе участок земли получше — а то вдруг они помрут неожиданно, закопают их в какой-нибудь канаве, вот будет дело дрянь.

Вдруг его охватило сильное желание узнать, когда придёт его конец. Стоя перед воротами, он начал молиться вслух и вопрошать:

— О Боже! Когда наступит моя пора? Ты можешь шепнуть мне?..

Вокруг была тишина; с кладбища дул ветер, овевая его лицо лёгкой прохладой. Старик подумал, что если бы знал, когда будет уходить в вечность, то накануне бы тщательно вымылся, надел светлую рубаху, затем сходил бы проститься, с кем надо, пришёл на кладбище к месту упокоения и там, читая с чистыми слезами Коран, потихоньку, словно с дуновением ветерка, испустил бы дух.

Подумав о своей неизбежной и неведомой кончине, представив, что он может умереть, совершенно не подготовившись, Ма Цзышань ощутил необыкновенную грусть и страх. Ему вспомнилась фраза, которую частенько произносят люди, особенно любители ораторствовать: «Что ещё может быть мне неизвестно, кроме дня моей кончины?» Слышите? Даже мастера говорить красиво — и те не знают, когда они помрут.

Когда старик вернулся домой, Еэргубай по-прежнему держал фотографию матери и рыдал. Ма Цзышаню захотелось утешить сына, но он не стал: что толку утешать? Старик подумал — если сын доживёт до его седин, то не будет лить слёзы по умершим. А сам он в возрасте сына наверняка тоже бы плакал. Это вполне естественно.

Увидев, что вернулся отец, Еэргубай, вытирая слёзы, подошёл к нему и спросил, как они будут спасать почившую. В этих краях существует такое поверье: как только покойника хоронят и он попадает в царство мёртвых, его начинают допрашивать, какие грехи он совершил. А поскольку каждый умерший имеет грешки на душе, то живые родственники должны провести поминальный обряд для его спасения. В богатых семействах спасают очень торжественно. А бедняки зарежут курицу да испекут пару лепёшек, и будет ничуть не хуже, чем у богачей. Ахуны [47] Ахун — мулла в Китае. говорят — иной раз подношение из одного финика бывает ценнее пожертвованного верблюда. Но в действительности люди возлагают больше надежд на верблюда.

Когда сын, утирая слёзы, подошёл к нему и спросил, как они будут проводить обряд, старик ответил:

— Как нам по силам: семь седмиц будем жечь курения, печь по две лепёшки, и хватит.

Сын возразил:

— В другие дни можно пойти на такие послабления, но на сороковой нельзя. На сороковой день народу придёт много, тогда не то что курицы — барана будет мало: засмеют люди.

— Если баран не годится, кого же тогда прикажешь заколоть?..

И тут Ма Цзышань вспомнил об их стареньком воле, и сердце его внезапно сжалось. Сын, роняя слёзы, гнул свою линию:

— Па! Мама всю жизнь горе мыкала. Жива была, добра не видела. Померла — так надо помянуть её как следует.

Ма Цзышань ничего не ответил; как будто опасаясь чего-то, он закрыл глаза: старый бык словно стоял у него перед глазами и беззаботно помахивал куцым хвостом. Помолчав немного, сын продолжил:

— Па! Я думаю, наш бык старый уже, а на другого денег у нас нет. Пойми…

Словно кулак ударил Ма Цзышаня в сердце. Он холодно посмотрел на сына и сказал:

— Его забьём, а землю пахать на ком будем?

Сын тихо проговорил:

— Как будто он ещё долго пропашет.

«Да! Наш бык и вправду уже состарился, он столько сох перетягал… Прослужит нам ещё недолго. Да и нужен-то он нам, только чтобы землю возделывать. Рано или поздно всё равно не миновать ему ножа. А сейчас такой случай…» — по-простому рассудил про себя Ма Цзышань. Но сын будто подслушал его мысли и закивал. Сердце старика сжалось…

Еэргубай привёл быка к западному углу ограды; лучи утреннего солнца заливали светом забор и половину его туши, поэтому вол имел двойной окрас. Та часть туловища, которая была на свету, казалась бледно-красной, другая, в тени — насыщенно-багровой. Бык был послушен: Еэргубай вёл его на конопляной верёвке толщиной всего в палец. Животное шло не спеша, словно везло на себе дорогую ношу или о чём-то думало, казалось степенным и беспечным. Конопляная верёвка между ним и Еэргубаем немного провисала, и получалось, что не Еэргубай вёл быка, а бык сам ступал следом за Еэргубаем.

Бык подошёл к цоколю стены и твёрдо встал, как гора. Свет падал на его широкую морду; он чуть щурил глаза и не спеша, с наслаждением жевал жвачку. Еэргубай принёс большой тазик с чистой водой — в последнее время он каждый день мыл быка, и животное словно надело новую шкуру, немного помолодело и стало бодрее. Еэргубай начал мыть его, макая большую щётку в чистую воду. Мыл он тщательно: посыпал быка стиральным порошком, расправлял пальцами и чистил складки на шее, поднимал хвост и подмывал зад, даже до копыт добирался. Затем доставал старый дочкин гребешок, брызгал на хвост водой и чесал длинный хвост быка, словно волосы красавицы-девицы. Животное, чуть прикрыв глаза, самоотверженно покорялось хозяину. Еэргубай насухо вытер быка чистым шерстяным полотенцем и отошёл в сторону полюбоваться. Удовлетворённо кивнул. Потом Еэргубай принёс быку свежей травы.

Наблюдая, как животное поглощает сочные листья осота и его впалый живот раздувается, Еэргубай почувствовал поистине неописуемую радость. Его горячая любовь к матери, забота о ней перенеслись на этого быка. Еэргубаю казалось, что он ухаживает не за быком, а прислуживает любимой матушке-старушке. С той поры как он предложил на сороковой день поминовения матери пустить животное под нож, бык приобрёл для него особую ценность и значимость. Ведь на него возлагалась миссия спасти душу усопшей, которая терпит страдания за грехи, совершённые в земной юдоли.

Временами, когда Еэргубай с усердием чистил вола, на него находило непонятное волнение и ему хотелось залиться слезами и закричать быку: «Мама!» Он с трудом сдерживался. Еэргубай начал думать, что много лет пренебрегал быком, а ведь у этого необыкновенного создания широкая и благородная душа. Разве можно сравнивать петуха и быка? Еэргубай искренне верил, что бык принесёт великую пользу его матери. Разве будет курица жить в Небесном дворце [48] Обитель святых. за мириадами звёзд?