Клэр Фуллер - Горький апельсин

Я отступила еще на шаг назад, скользнув ногой по листьям. Я никогда раньше никому не давала пощечин, смогу ли я это сделать сейчас?

– Как ты думаешь, я в конце концов смогу к этому привыкнуть – никогда не заниматься любовью? Тебе же почти сорок, правда? Я смогу с этим жить – если Питер и дальше не будет меня хотеть?

Я не сводила с нее глаз.

– Потому что, ну, у тебя же никогда этого не было, правда? Никакого секса?

– Что? – Мой мозг не поспевал за ее словами.

– Ну не надо так, Фрэн. Я просто хочу знать.

Тогда я ее все-таки толкнула, в плечо, совсем слабо, но ее это застало врасплох, и она упала навзничь. Если бы в лесу нашелся камень, я бы подобрала его и ударила ее, такая бешеная ярость во мне поднялась. Но вместо этого я развернулась и почти побежала с холма, то и дело спотыкаясь и скользя, пока не выбралась на ровное место и не оказалась у озера. Я не слышала, чтобы она меня окликала. Мне уже было все равно, что она делает. Перейдя плотину, я двинулась по тропинке мимо усыпальницы и дальше через перелесок, где мы когда-то наткнулись на лиса в капкане, но выбрала при этом другой путь.

Успокоив свою злость ходьбой, я подумала, как странно, что именно мы трое поселились в Линтонсе: возможно, все трое – девственники. Потому что Кара сделала насчет меня совершенно верное предположение. Может, я несла свою девственность точно флаг над головой: всем напоказ, кроме меня самой. Раньше я об этом вообще не беспокоилась. В подростковые годы я много училась, стремясь попасть в Оксфорд. В университете у меня была пара подружек, таких же любительниц учиться, да еще я могла похвастаться несколькими приятными часами в обществе Хэмиша, однорукого юноши: вместе с ним мы занимались, а иногда гуляли вдоль реки, и я всегда норовила оказаться справа от него – на случай, если ему захочется взять меня за руку. Но я никогда не думала ни о чем большем. После того как я ушла из Оксфорда, я не поддерживала связь ни с девушками, ни с ним.

Меня не волновало то, что Кара поведала мне о физических проблемах Питера. До этого момента я всегда (точно так же, как с Хэмишем) считала, что наши – мои с Питером – отношения основаны лишь на взаимном интеллектуальном уважении. Но теперь, просто упомянув о том, что их связь с Питером так и не получила своего полного свершения, Кара заронила в меня семя душевного и физического желания. Мысль о том, что для нас с Питером за пределами этого лета возможно что-то еще. И тот факт, что отношения между Питером и Карой складываются не очень удачно, в свою очередь, давал мне еще больше оснований думать, что у нас с ним все могло бы сложиться иначе.

За воротами, где мы с Карой и Питером когда-то остановились на краю луга, я вступила на утопленную в холме дорожку – футов на шесть ниже уровня земли. Ветви деревьев смыкались у меня над головой, образуя сумрачный коридор, который вел вверх по склону, к лесам, цеплявшимся за линию узких уступов. Из земляных стенок туннеля торчали обломки породы: наверное, весенние паводки несли по этому руслу камни с полей вниз, туда, откуда я пришла.

Тропа была шириной с телегу, ее сделали люди для людей: почву утрамбовали ступни, а позже – колеса. Я карабкалась наверх, следуя поворотам дорожки. Наверху она обвивалась вокруг уступа: такой след оставляет резец мастера на глиняном горшке, когда тот вращается на гончарном круге. Я остановилась, чтобы утихомирить биение сердца и посмотреть сквозь просвет между деревьями. Земля дальше резко шла под уклон, зеленый откос достигал самого края Линтонса, чьи бело-серые крыши светились под солнцем. Солнце отражалось от стекол оранжереи, которая казалась отсюда совсем игрушечной. Я не видела, но знала, что сразу за ней в саду прячется музей.

Спустя минуту-другую я повернулась и пошла по тропе, исчезавшей среди деревьев. Ею, похоже, часто пользовались: траву по краям выдернули, расшатавшиеся камни сдвинули в стороны.

Через пять сотен ярдов дорожка вдруг кончилась – внезапным тупиком среди папоротника и ежевики. Здесь никакому транспортному средству не хватило бы места, чтобы развернуться, и никаких следов, что кто-то пытался здесь такое проделать, я не видела. Стоя среди леса, стараясь двигаться бесшумно и затаив дыхание, я вдруг поняла, что ничего не слышу. Ни ветра в кронах, ни шороха в подлеске, ни пения птиц. Я посмотрела в ту сторону, откуда пришла. Тропа уходила за угол, но я не помнила, чтобы поворачивала. Я пыталась успокоить себя, мысленно твердя: в обратном направлении дорога всегда кажется какой-то другой.

Я простояла так минуты три-четыре. Страх приковывал меня к земле, точно пустив сквозь меня корни. Я прислушалась, словно могла услышать, как эти корни проникают все глубже. Я покачала медальон на шее. И вдруг что-то ущипнуло меня за бок, резко схватило за плоть на талии, и снова, и снова, там же: чьи-то пальцы скручивали кожу. Я знала эту боль и в панике кинулась прямо в чащу, халат цеплялся за острые сучки, низкие ветки хлестали меня по лицу. Я угодила ногой в петлю из ветвей ежевики и упала вперед, выставив руки, чтобы не врезаться в землю головой. Но тут же вскочила и понеслась дальше, не оглядываясь, все чаще поскальзываясь, потому что склон делался все круче, пробираясь сквозь высокие папоротники, дергавшие меня за волосы. Меня спас горный ильм: я обрушилась на его поросший мхом ствол, прижимавшийся к самому краю обрыва, и мои ноги сбили в пропасть несколько кусков меловой породы. Кувыркаясь и подскакивая, они полетели вниз, в темную зелень.

У низеньких ворот в парк я остановилась. Если бы внутри паслись коровы, я бы пошла в обход, а не двинулась через открытое пространство, но поле оказалось пустым, и я перелезла через ворота. Добравшись до большого кедра, росшего посередине, я задрала голову, бросая взгляд на перекрестья его ветвей на фоне небесной голубизны. Контраст оказался слишком резким, и я закрыла глаза. Я снова принялась размышлять о том, что мне рассказала Кара. Может, она лишь стремилась создать эффект. Может, ей и правда нужен доктор, как считают Виктор и Питер. А потом я задумалась: интересно, Виктор верит в возможность библейского непорочного зачатия? И много ли Кара ему сообщила о зачатии Финна, о корабле, о том, как ребенок утонул? Вспыхнувший во мне гнев рассеялся. Исчез и ужас, который я пережила на лесистом уступе. Все это ушло, как вода в песок. Открыв глаза, я увидела, что в мою сторону тянется скот.

Я шагнула назад и вляпалась в коровью лепешку, пробив ногой ее застывшую корку и облив туфли жижей. Коровы уже окружали меня. Они молча пялились на меня своими немигающими глазами. Казалось, в их массивных костистых головах варится какой-то злодейский план. Я помахала руками и крикнула: «Кыш!» Две коровы, стоявшие передо мной, шарахнулись, а потом подошли еще ближе. Сзади кто-то подтолкнул меня ниже спины, отчего я вскрикнула и невольно подалась к коровам, стоящим впереди. Может, я даже захныкала. Я подняла руку к шее, но оказалось, что цепочка с медальоном пропала – скорее всего, ее сорвало веткой, когда я мчалась с кручи. Корова передо мной с пыхтением выпустила воздух через ноздри, и когда я рискнула отвести от нее глаза, то увидела, что с террасы за мной наблюдает Кара. Я выставила руки вперед, уверенная, что животные хотят меня затоптать, и закричала, но они не обратили внимания на мои неразборчивые слова. Я услышала, как через поле и цветник с террасы доносится голос Кары: