Юнус Чуяко - Сказание о Железном Волке

Вообще экспедиция восьми авантюристов-европейцев в горы Кавказа была одним из самых неудачных предприятий. Разумные, хорошо понимавшие дело горцы говорили потом сами, что приезд европейцев только ускорил падение их и авантюристы принесли пользу не горцам, а русским. Известно, что чеченцы сражались отлично до тех пор, пока у них не появлялись орудия. То же самое было и здесь. Когда есть пушки, горцы все надежды полагают на них: можно лично самим уже быть осторожнее, не к чему лезть вперед с прежнею смелостью. В первое время по прибытии Баракаева с иноземцами все внимание горцев обратилось на новинку. Баракаев в глазах всех много вырос; все хлынули к нему, и партия хаджи-Догомукова значительно ослабела. Между тем не было у убыхов предводителя лучше, чем Догомуков, не было личности, которая бы с большею настойчивостью, чем он, проповедовала отстаивать до последнего независимость. Дело кончилось тем, что Баракаев и Догомуков сделались врагами, и убыхи, как одно целое, пошатнулись еще более. Впрочем, и в глазах партии Баракаева авантюристы не были в особенном почете. Надо было слышать, с какою едкою иронией горцы смеялись над не внушающей уважение наружностью большинства пришельцев, над их дурным оружием, плохими лошадьми, некрасивою ездою верхом. «Нет, нет, — говорили про них, — это не джигиты, не наездники». Но лучше всего положение пришлых европейцев в горах характеризуется тем, что генералу Гейману несколько раз предлагали принести головы всех их за 200 рублей серебром. Так ценили спасаемые своих спасителей!

…По прибытии на Чухукх явились с покорностью местные шапсугские старшины. В то же время от Эльбруза-Хапапхе, старшины убыхов, живущих около низовий Шахе, получено следующее письмо:

Перевод с арабского:

«От почетного старшины Эльбруз-бека начальнику русских войск генералу Гейману. (Да продлит Бог великий дни его жизни до будущего пришествия и да наградит его в этом мире самыми лучшими дарами).

Первое мое желание послать тебе это письмо состоит в том, чтобы ты не считал нас виновными в теперешнем собрании горцев из народа убыхского и общества Ахчипсху, которые все поклялись умереть, но сражаться с вами. Что касается до меня и живущих в моем участке, то мы совершенно согласны на твои предложения и не поступим подобно первым. Доказательством этому служит то, что я готов теперь с моими родственниками выйти на берег моря и явиться к вам с семействами, но не раньше, как когда вы придете на реку Шахе. Раньше не в состоянии выселиться, потому что остальной народ старается разъединить наши семейства и смотрит на меня злонамеренно.

Но я надеюсь видеть в тебе верного заступника и поручиться в деле моем, потому что ты видишь и знаешь все лучше нас. Писавший эти строки, Исхак-эфенди, также уже в полной готовности отправиться в счастливый путь, как он сам хорошо понимает, что это остается последнее.

Как я, так и он, решились не идти против своих обещаний. Когда же вы придете на Шахе, я хочу поговорить и посоветоваться с тобою о своем деле. Итак, приветствую тебя счастливым успехом надежд твоих». [42] Получено вечером 18-го марта 1864 года, в лагере у устья реки Чухукх.

Подписал Эльбруз-бек.

Это было первое официальное заявление хотя частью убыхов полной покорности. Ему (Эльбрузу) тотчас же отвечали:

«Почетному старшине убыхского народа Эльбруз-беку от начальника русских войск в горах, генерала Геймана, приветствие.

Кто поступает честно и крепко держит свое слово, тот всегда может рассчитывать на все доброе с моей стороны. Сегодня убыхи и ахчипсхувцы, которые поклялись умереть, дрались с нами. Многие из них умерли, а остальные постыдно бежали, вероятно, умирать дома. Желающие драться с нами пусть дерутся: это не остановит моих действий. Я буду тоже сражаться и уже не пощажу их как тех, кто не хочет исполнять мои требования.

Я на Шахе буду послезавтра, и мне приятно будет видеть тех, кто следует моему совету…» [43] Послано 18-го марта 1864 года, из лагеря у устья Чухукх.

…Партия, наиболее ненавидевшая русских, партия войны, расшаталась, и происки хаджи-Догомукова не имели успеха. Молодежь, проученная, слушалась его неохотно. Люди богатые отказались от войны, и многие, в том числе и Бабуков, начали выходить к берегу моря. Наконец несколько сот прибрежных семейств, понимая, что каждый лишний день войны может породить только кровопролитие, наняли кочермы и поспешно отправились за море. Эльбруз и товарищи говорили, как велики последствия от того, что хаджи-Догомуков опоздал к делу, опоздал к тому времени, когда разбитая наголову партия, разбежавшись в разные стороны, навела всюду ужас, и уверяли, что убыхский народ теперь в таком положении, что если войска русские вступят в его землю сейчас же, то падение его неизбежно. Этого мало: приезжие убыхи просили, как милости, не откладывать наступления. «Нас, — говорили они, — народ обвиняет за преданность русским; нас считают виновниками теперешнего положения дел. Отправиться сейчас же мы не можем: мы рискуем, что жены, дети и имущество наше подвергнутся грабежу своих же ожесточенных единоплеменников. Все, кто выходит к морю — а таких уже становится немало — того и гляди будут разорены; придите защитить и спасти нас»…

«В Тифлис, графу Евдокимову.

18-го марта убыхи наголову разбиты на реке Годликхе, в развалинах монастыря. У нас потери: убитых 1 офицер и 7 солдат; ранены 1 офицер и 14 солдат. Убыхи постыдно бежали. 19-го занято, без выстрела, Головиновское. Все покоряется. Убыхи с вершин Шахе уже тронулись к морю. Не позже 26-го буду в Сочи, а потом растяну кордон от Вардане до вершин Шахе. Надеюсь, что к Пасхе все падет к ногам нашего Государя. Поручик Пущин через Поти везет вам журнал, карту и рапорт о причинах, почему не по Шахе будет кордон…»

…24-го марта остальные войска очистили пространство до реки Дагомыса и на этой реке ночевали. Движение производилось опять тремя колоннами: 1) подполковника Дове — три батальона с обозом — шла берегом; 2) полковника Позене — три батальона с двумя орудиями — вдоль берега, по возвышенности; 3) подполковника фон-Клугенау — еще левее. Сопротивления опять никакого: жители выходили заранее. У устий рек войска заставали таборы переселенцев; во многих местах нагружались кочермы. Погода, по-прежнему, состояла ненастная.

Когда подходили к ночлегу, хаджи-Догомуков выслал к начальнику отряда несколько старшин и почетных убыхов — просит позволения выехать самому.

Через несколько минут из ущелья показалась группа убыхов, все в бурках и башлыках. Она медленно приближалась навстречу.

— Здравствуй, хаджи, — сказал начальник отряда, когда Догомуков подъехал и несколько секунд простоял молча — очень рад с тобою познакомиться.