Денис Коваленко - Хавчик фореве...

Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Спасибо», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!

Вот уже второе утро для меня начиналось как одно и то же. Я просыпался и изо всех сил пытался вновь уснуть. Я не открывал глаз, принимал наиудобнейшее положение — ложился на левый бок, — не вылеживал так и пяти минут, поворачивался на неудобный правый бок и неизбежно просыпался. Если мои глаза не видели солнечного света, иллюзия сна возвращалась. И еще на минуту-две я обретал абсолютное счастье. Однако с каждым поворотом на правый бок счастье становилось короче, и в тот кошмарный момент, когда мысли окончательно рвали сон, не давая ему ни единого шанса, я выныривал из-под одеяла и, продолжая лежать, зло ковырял взглядом (не пропуская ни единого, даже незначительного бугорка) старый, покрытый волдырями облупившейся штукатурки потолок. Вылеживал так секунд тридцать — сорок; одеяло рывком сбрасывалось на пол; громко и тяжело опуская обе ноги, я соскакивал на липкий пыльный линолеум и, заглушая мысли какой-нибудь дурацкой песенкой, шел в ванную. К песенке подключались рык водопроводного крана и шум воды; все вместе это кое-как давило мысли.

Освежившись, я заходил на кухню, ставил чайник, насыпал в кружку коричневый порошок из банки с надписью «Стопроцентный кофе»; дождавшись, когда чайник свистнет, наливал в кружку кипятку, открывал окно и бесцельно рассматривал улицу, стараясь думать исключительно о хорошем. О хорошем не думалось; в лучшем случае ни о чем не думалось; мозг или методично вбирал в себя щелканье кварцевых часов, или ловил обычные звуки, которые может слышать осенью в десять утра выходного дня любой горожанин, живущий с видом на проезжую улицу и автобусную остановку под окнами.

Неделю назад я позвонил Владу и уговорил его приехать в Москву. Чего только я не плел, как только его не уговаривал, какие только радужные перспективы не рисовал, убеждая бросить все, взять билет в один конец и ехать, ни о чем не задумываясь… Уговаривал, как девочку. Самому противно. И единственное, о чем я теперь размышлял вот уже неделю, — какого лешего я все это затеял.

«Да, — убеждал я себя, — вдвоем веселее… Да… не так одиноко, не так тоскливо и… безопаснее. Главное, безопаснее… То есть спокойнее. Да, именно спокойнее. Когда вдвоем — оно спокойнее, даже увереннее…» Это и волновало меня больше всего. Это и заставило набрать номер Влада и полчаса убеждать его бросить все и приехать.

Увереннее… Последнюю неделю я буквально боялся выйти из дому… да и дома оставаться… Если бы не безобразнейший разрыв с Мишей Морозовым и эта — даже вспоминать омерзительно — история с выигрышем денег… Черта с два стал бы я кому-нибудь звонить и уговаривать приехать… Тем более — Владу. Влад был моим другом. Громко сказано, учитывая, что у меня вообще никогда не было друзей, — я так считал. Более того, был в этом уверен. Но все равно Влад был мне другом. По крайней мере, он в этом не сомневался. Он вообще мало в чем сомневался, в отличие от меня.

Влад давно хотел перебраться в столицу, устроить свою жизнь, заработать денег. Не раз еще там, дома, мы мечтали: главное — зацепиться. Чтобы было где жить. Работа. А дальше все сложится. У меня образование, у Влада — нет. Года два мы — то вместе, то порознь — штурмовали Москву, но все попытки заканчивались обычным кидаловом: странные фирмы предлагали странную работу, за устройство на которую брали деньги, взамен давали странные телефоны и адреса, по которым отвечали, что мест уже нет, или предлагали скотскую работу и такую ничтожную зарплату, что вся охота работать пропадала. Та же ситуация с поиском жилья: странная фирма брала деньги, давала странные телефоны — или по ним никто не отвечал, или квартира оказывалась давно сданной. Денег ни там, ни там не возвращали. Полгода назад мне повезло: я сумел устроиться на нормальную работу по профессии — в школу учителем. Повезло и с жильем. Но если дома мы с Владом практически не расставались, то здесь он мне обуза, и я это понял сразу, больше не понял, а почувствовал. Не хочу на себя наговаривать… но так сложилось, что едва человек переставал быть мне нужен, я прерывал с ним общение. Не стану искать причину, свалю все на характер. Пускай мой характер отвратителен. Так проще. Всегда и во всем мне необходимо найти крайнего; пусть в данном случае крайним будет характер.

Влад не тот человек, который был мне нужен здесь, в Москве. Он смел, умен, отчаян, обаятелен, сдержан, спортивно сложен, приятен лицом. Я же всегда был мнителен, нетерпим, сиюминутен; не красавец, но умел нравиться женщинам. Во мне были все качества порочного человека, к тому же я был болтлив, и там, где многие (Влад в их числе) терялись и считали, что гордость им чего-то не позволяет, я не терялся: мне гордость позволяла все. Часто я говорил Владу: «Влад, мы теперь живем в демократической стране. Тебя посылают на хуй, а ты идешь куда хочешь». Влад не мог себе этого позволить, он был гордый. Я — нет. И чем глубже я убеждался в его благородстве и порядочности, тем сильнее ему не доверял. Я вообще никому не доверял, а больше всего — людям, в которых видел те положительные качества, которых не чувствовал в себе.

Я нашел работу, ухаживал за миленькой секретаршей Оленькой — девушкой, на мой взгляд, странной, но симпатичной. Оленька помогла мне найти недорогую комнату в коммунальной квартире, принадлежавшую ее родителям. Правда, дальше этого наши отношения не двигались: все, что мне пока удавалось, — провожать ее из школы домой и в выходные гулять по паркам и центральным улицам Москвы, держась за руки; я даже поцелуя не мог от нее добиться.

Месяц, как Оленька развелась с мужем. Развелась, по-моему, из-за каприза, из-за пустого. Год она прожила с ним, как рассказывала, счастливо. Но полгода назад они попали в автомобильную аварию. Все обошлось, ничего страшного: мужа выписали неделей раньше, он навещал Оленьку ежедневно. Приносил фрукты, цветы… Когда Оленьку выписали, она сказала: «Я развожусь с тобой». «Почему?» — спросил я. «Он тоже спросил меня об этом, — ответила Оленька. — Но это же так просто: он не принес моего любимого плюшевого мишку, мне было без него грустно и одиноко». — «А ты просила его принести?» — спросил я. «Нет, — отвечала Оленька, — но он должен был догадаться, мы прожили вместе целый год. Он должен был почувствовать, что мне нужен мой плюшевый мишка. Дома я всегда засыпала, обнимая его». — «Но это… по меньшей мере… странно», — сказал я. «Нет, — отвечала она, — мы прожили год. Он должен был чувствовать мои желания». — «А ты его любила, мужа?» — спросил я. «Да, и до сих пор люблю», — отвечала она. «Тогда… я ничего не понимаю», — сказал я. «А люди, тем более супруги, должны понимать друг друга по одному взгляду», — ответила она и посмотрела на меня так, что стало ясно: далее она не желает говорить об этом. И я сделал вид, что все понял.