Никита Немцев - Ни ума, ни фантазии

Ну не могу я без ошибок! Не смог и в этот раз — уселся играть в карты с Историей. Смеётесь вы зря, — дело это совершенно обыкновенное. Все играют. Ну ладно, вру, допустим, не все — многие. Не рассказывают просто. Да и к чему?

Правила просты: хочешь задать вопрос — ей, знатухе истории во всех её значениях, — обыграй-ка для начала в карты (дама азартная). Ну а проиграешь — так и служи ей до скончания бесконечностей.

Салон её навещают не только смертные: Алгебра, Физика и прочие Химии тоже любят позаседать. И страшно завидуют аншлагу! Деятеля́ наук? Так они все ужасные друзья у этих дам! Или враги.

Рассказал мне про это наш препод по истории, когда я спросил, какой-де учебник порекомендуете. Сболтнул попросту. Наверное, только что из её салона или пьяный — не знаю. Знаю только, что скоро после того он издал книжку о Мишеле Нострадамусе. Говорят, весьма недурную.

Мне сразу захотелось. И сыграть, и спросить: как-нибудь с этой Историей свидеться. О чём спросить? Да о причинах всего! Начиная с того, почему во вторник настроение паршивое было, и заканчивая тем, что это такое Чингисхану в голову ударило. Ей известно? Так пусть отвечает! Правда, историк тот не сказал, где его патронесса квартирует, а потому я сидел дома, смотрел в ночную синеву неба и истово крутил самокрутки.

С таким расчётом, чтобы к метро прийти к открытию, я в свежесть улицы, не спамши, и вышел. Лучший спутник раздумий и мечтаний — шаг.

Прошёл я мимо равнодушного прудика, и — бац — я уже на другом конце города. Минуло вроде как два часа. Я бродил по непонятному лесу (Ботанический, что ли?) и суматошно курил, когда послышались колокольчики: из-под упряжичьей дуги как будто.

Разумеется, пошёл на звук.

Навстречу мне звучал скандал. Пройдя ещё, я увидел кибитку с тройкою лошадок посреди прошлогодней листвы. Ещё были возница, плюхнувшийся прямо в грязь, и убегающая барышня в изорванном платье. Я видел брань и визг. Они не прекращались — хотя вцепившаяся в юбки беглянка давно пропала из виду. Останкинская башня — осталась.

— Постойте же, госпожа Биология!.. — кричал возница бессильно.

Из кибитки звучал многоэтажный мат. Матерившаяся девушка вдруг высунулась, вздёрнула носик и прибавила:

— В следующий раз вместо платья пасть порву!

Совсем не писаная красавица. Совсем не приятен её голосок. Платье — кажется украденным из Оружейной палаты. Но исполненное гневом лицо — цветёт, вянет и снова цветёт. Но русые волосы — вихрятся вечностью. А шея! Господи, какая шея! Да, тут стоит подойти поближе…

Протянул руку извозчику, поднял из месива весны. Отвёл в сторонку, спросил, кому служит, дал закурить. Отвечал он просто: «Истории».

Я подошёл к девушке в кибитке и поклонился, как умел:

— Простите… Вы госпожа История?

Лицо устало поднялось, её взгляд скользнул по мне.

Над нами висели плоскодонные облака.

— Ну да, — ответила она грубовато. — А ты кто такой?

— Аристарх Велимирович Ржаневский.

— Аристократичненько. За ответами?

Я кивнул. И — разговорились. Сдуру я пригласил её на прогулку: против ожидания, получил не оплеуху, а слабый кивок. Ещё расспрашивал, из-за чего сора: оказалось, Биология выходила замуж и брякнула: «А ты, История, так в старых девах и останешься?» Ну История её — и взашей.

— Инна. Зови меня Инной. А прогульнуться можно — только мне в душ и переодеться бы. Обождёшь? А вообще, езжай с нами! Но без вопросов, ладно? У меня уши скоро отвалятся.

В кибитке оказалось уютно и мягко: в подушках можно было потонуть и пропасть. Я откупорил вино, а Инна протянула мне наушник:

Я дотронулся рукой до бровей: не улетели ли? «Оргазм Нострадамуса» в её плеере! Инна хмылилась и разглядывала моё удивление. Нет, ну теперь точно свои! Да и пили мы из одной бутылки, в общем-то.

Талант кучера я оценил сразу. Отчаянность — тоже. Натурально Илья Байков! Неожиданно мягко мы въехали на железнодорожную насыпь, проехали по мосту и свернули в Сокольники — оттуда к Яузе, где потряслись на набережных, разглядывая знаменитые Яузские водопады, и выехали к «Серпу и Молоту», там — наглейшим образом на шоссе Энтузиастов, сделали почётный крюк мимо кладбища: а дальше и по Нижегородской, и по Таганской, и по Солянке — совсем уж не гнушаясь. Красная площадь? И по ней проехались. Мимо Христа Спасителя промчаться, шокируя туристов? А как же!

Нас охотно пропускали: будто с мигалкой едем. Везде мы проезжали играючи — с лёгкостью велосипеда и напористостью танка. Я слушал наушник, прикладывался к вину и пытался уследить за проносящимися местами. Я и в машине-то почти не ездил по Москве, а уж в кибитке! Я вообще пешеход: люблю брести, плестись, задирать голову…

А впрочем, — успеется.

Остановились мы где-то на Фрунзенской набережной. Моя небывалая знакомка проживала в чебуречной, что ютилась во дворах. Специально для Инны были отведены потаённые хоромы — вход через шкаф. А внутри — роскошь человека с отрезанным вкусом: бархатные стены, канареечные диваны, шкапы и люстра, чуть по полу не скребущая.

— Какое нелепое место! — сказал я.

— Согласна. Я как въехала — свастику во всю стену нарисовала: ну так, чтоб нескучно. Еле оттёрли… А сама я не ночую здесь.

Я хотел спросить, где же проходят встречи, но прикусил язык.

Разглядывал аляповатый гобелен с голой бабой. Шедевр девяностых.

— Интересно, откуда табаком несёт? — прозвучало из-за ширмы.

О подошву я затушил самокрутку и бросил бычок за диван. На всякий случай и то, что в карманах было, — высыпал.

Вот, вышла — похожая на рок-диву: вокруг глаз черно — будто панда; тёмно-фиолетовые губы, колготки в сеточку, кожаная куртка. Она курила из мундштука и хохотала. Теперь все могли убедиться, что её лодыжки ничуть не хуже шеи.

Мы вышли на улицу, она взяла меня под руку. Вдруг она бросила: «Ну, рассказывай!» Я молчал, как болван. Вдруг — вспомнил случай: гопник лет шестнадцати стрелял у меня сигарету и хвастался тем, что отжал у кого-то травмат — правда, травмат этот мама реквизировала…

— Ну, Аристарх, пошлишь. Я эту историю уже знаю.

— И про…

— И про ночёвку в «Сбербанке», и про то, как ты под лёд провалился, — всё знаю. — Она наклонила голову. — Скучно всё знать, понимаешь?

Вопросы не задавай, историй не рассказывай! Шут для истории — вот должность-то! Я отстранился, сунул руки в карманы и решил отважно молчать. Инна хмыкнула.

Мы шли дворами.

Проходя через торжественную, должно быть, арку, что перед застеклённым мостом, Инна меланхолично толкнула одну из створок.